– Это она после смерти бабушки. Страшно тяжело её уход пережила. Помнишь, Зай, мою войну с Идой? А девчонки её очень любили. Делились с ней своими секретами, она была главным советчиком. Тоже им про благородных девиц рассказывала. А они слушали. Вот после смерти Иды Алька во всё чёрное и переоделась. Замкнулась, чуть что – рычит, дверью хлопает.

– Так и наши хлопают, а у нас вроде никто не умирал. Свят, свят. Только я к чему это? Просто такие дети пошли, неблагодарные. И что ты им давай, что не давай, вкладывай, не вкладывай, всё одно. Как судьба сложится и как карта ляжет. Ничего не знаешь. И у горького пьяницы может быть идеальная дочка, а у олигарха последняя сволочь, которая отца разорит. Недавно в журнале прочитала, отец – посол Советского Союза, не помню, в какой-то там стране. И вот он своему сыну и то, и сё. И институт какой-то он там закончил, МГИМО, что ли, или МГУ, и за границу его вывозили, со всеми там писателями-поэтами его познакомил. И что ты думаешь?

– Ну?

– Он с этими же писателями какое-то тайное диссидентское общество организовал, какую-то антисоветскую пропаганду понёс. И что? Отца с работы турнули! Вот так-то. Тоже, воспитал сыночка, ещё и радовался да гордился. Тут хоть знаешь, никаких иллюзий, а если что путное получится, так будет нам приятный сюрприз.

– А вот в этом и есть отличие загнивающего капитализма (или развивающегося капитализма) от моей бывшей многострадальной родины. Вот у вас, действительно, есть надежда на сюрприз. Здесь – нет, ты понимаешь, нет, – Алексей развел руками. – Здесь машина, и мои девчонки в эту машину уже попали, и она их закрутила, вывернула наизнанку, прополоскала, оторвала все мечты и желания, как ненужные пуговицы, и вот теперь я имею то, что имею. У них есть чёткая позиция, есть видение жизни, но всё это как-то без души, без порыва. Ты вот мне про этого паренька-диссидента рассказываешь. Думаю, что втайне отец им, может, и гордился. То есть да, с одной стороны, жизнь у отца рухнула, но с другой, у парня стержень в жизни был, свои идеалы, за которые он боролся.

– Ну да, Павел ты мой Корчагин.

– Да не Корчагин. Времени у меня свободного много, вот и размышляю, сравниваю. Где лучше?

– И где же?

– Там, где нас нет, – отмахнулся Алексей. Зоя поняла, что откровенный разговор окончен. – Нас, кстати, сегодня в гости пригласила одна моя знакомая. Мне ещё немного надо над чертежами посидеть, так что объявляю перерыв на два часа. Чем хочешь заняться?

– А прогуляюсь. Вася прилег, а я пойду, поброжу. Вроде не страшно тут у тебя. И улица главная рядом, на витрины пойду посмотрю.

– И купи что-нибудь, у тебя же деньги есть.

– И куплю, может, что!

– Слушай, Зоя, давай завтра вместе сходим?

– Ни за что! Мужик в магазинах только мешается. Лёш, а к кому идем-то? Может, что к столу купить, или я что сготовлю по-быстрому?

– Нет, Зоя, у нас есть бутылка хорошего «Сансера», возьмем его. Нас на плов пригласили по случаю вашего приезда.

– В Германии? На плов?

– Наша бывшая соотечественница.

Зоя раскрыла было рот еще что спросить, но поняла, что диспут закончен. А вот и хорошо, вот и славно. Значит, на плов. Что ж, понятно, готовить умеет, это тебе не картошка на пару, к плову ещё голову и руки приложить нужно. Хозяйственная, стало быть. Опять же, уважительная. Сказал же – «к вашему приезду». Стало быть, хорошая женщина. Зоя, пританцовывая, поднялась в дом, потихоньку нашептать Васе свои мысли. Василий сладко спал на диване в гостиной. Ну, надо же, как неловко, а ну, как девицы сейчас заглянут, а он тут разлегся. Зоя потрогала его тихонько за плечо:

– Вась, давай, спустись в наш келлер, опять же, там попрохладней. Я тебя укрою хорошенько, да и подремлешь.

Василий быстро поднялся и, как показалось Зое, практически не просыпаясь, посеменил в сторону кровати. Зоя укрыла его пледом. Что-то последнее время он стал слабее, вроде не жалуется ни на что, а вот и похудел, и спит много. Ему бы тоже прогуляться, да разве уговоришь. Вредные они, эти мужики, спасу от них нет.

Зоя не знала, нравится ей в Германии или нет. То есть, конечно, чисто, красиво, в магазинах продукты свежайшие. Но дороговизна страшенная. Хоть ей Алексей и говорит: «Ты на наши рубли ничего не переводи», – и как они приехали, тут же сунул ей тысячу евро.

– И ни в чем себе не отказывай. Это тебе на мелкие расходы. Потом ещё сходим, вместе тебе всё купим, что захочешь. Пойми, что для меня это самая большая радость.

Что ж не понять, всё ясно. Если б она имела такие возможности, ей бы тоже для родного брата ничего жалко не было. Только нужны ли ей эти возможности? Ой, не приведи Господь. И как они тут живут? Как Алексей привыкнуть смог? Всё чужое, непривычное. Идёшь и не знаешь, то ли в тебя велосипедист врежется, то ли кто что спросит на их тарабарском языке. И все тебе при этом улыбаются, головами кивают. Вот что улыбаются, может, она смешная какая? Ну, полноватая она! Ну и что с того? Тут тоже тётки – не Дюймовочки. Правда, нет ни одной с пучком. Все бабульки её возраста с аккуратными стрижками, уложенными и подсиненными. У Зои тоже подсиненные, еще и с фиолетовым отливом. Синева придает бледность лицу, поэтому она всегда добавляла немного фиолетовых чернил. Получалось очень живенько. А косу ей Василий стричь не разрешал. Как смолоду сказал, так и придерживался всю дорогу этого мнения:

– Всё тебе прошу в этой жизни, но если косу отрежешь, так и знай, я тебе больше не муж!

А Зоя и не собиралась косу стричь, она сама знала про это свое богатство; и потом, она умела делать не просто пучок, а замысловатую ракушку, подбирая её костяным гребнем. И вовсе она не полная, а статная. Подумаешь, не в брюках, а в юбке. У нее ноги, между прочим, красивые. А что эти брючки, в которых все немки шмыгают, ни два ни полтора. Никогда она эту длину не понимала, ещё бы шорты надели. И потом, эти бабульки в кафе. И вот сидят, и вот обсуждают, ещё и пиво пьют. Совершенно недопустимое дело. Они тоже с соседками присаживались. Так это же вечером! Когда уже все дела переделаны, а сериал ещё не начался! А днем, будьте любезны, и в саду работы хватает, и дома, внуки, опять же. Какие посиделки?! И руки у всех бабулек с маникюром, ногти прям точёные. Вот этому Зоя позавидовала. Как-то не приучила она себя к этому делу. А почему, собственно? А не поздно ведь и сейчас начать.

Зоя не могла объяснить, что ей здесь было не по нраву. Одно слово – не своё, чужое, не наше. И ещё – домой. Скорее бы домой. Правда, от мыслей о доме веселее не становилось. Где теперь он, этот дом? Совсем недавно пришло новое понимание дома. Дом – это даже не там, где ты родился, дом – это где ты хозяйка, где ты чувствуешь себя свободно. Вот это дом. А где сделал и не знаешь – то или не то, боишься испортить, боишься снисходительных, насмешливых взглядов… Это уже что-то другое. Но не её решение было – переехать к сыну в Москву. А решение мужа не обсуждается. Он знает, что делает, значит, так и будет.