Диана тихо фыркает, как недовольный кот, тем самым объявляя меня наитупейшим существом на планете.

- Ты сказал, что можешь отстать от меня. Не делай этого. Пожалуйста…

Последнее – точно лишнее. Не надо меня просить, я и так не отстану. Сжимаю руль почти до боли, чтобы руки успокоить. Потому что на самом деле так же сильно хочется сжать ее в своих объятиях, но боюсь переборщить. Жду, когда даст какой-нибудь знак.

И она это делает. Тянется своей рукой к моей и едва ощутимо проводит по тыльной стороне ладони. Так нежно, что «сдохнуть можно», как сказал бы Ваня.

- Мелкая, почему ты такая бледная? – спрашиваю у неё, когда она, наконец, отрывается от моего плеча.

- Ничего не ела весь день.

Подкатываю глаза к небу, удивляясь, как она вообще умудряется забить на саму себя, когда ей и без того морально тяжело. Глаз да глаз за ней нужен.

- Ладно, с этим я точно справлюсь, – заявляю то ли ей, то ли себе, и выезжаю со стоянки.

Диана

- Тут есть ещё целый кусочек, – говорит Стеф.

- Но я хочу твой, – продолжаю клянчить, сделав максимально милые глазки.

Разумеется, когда я рассказала, что ничего не ела за день, Стеф потащил меня на завтрак, обед и ужин в одном явлении. Мы уже почти доели «половинчатую» пиццу. Первая часть – с морепродуктами, для меня, вторая – с баварскими колбасками, угадайте, для кого. Только сейчас заметила, что осталось всего по кусочку каждого вида, а я все ещё не попробовала пиццу Стефа. И да, брать целый кусочек с деревянной досточки – это слишком скучно.

- Хочешь, значит, сражайся за него, –  улыбается Новаковский, надкусывает треугольничек пиццы и всем своим видом показывает, что я должна отвоевать. Детский сад в исполнении двадцатисемилетнего мальчика…

Сегодня мы сидим не друг напротив друга, а рядом на диванчике, почти соприкасаясь коленями, поэтому дотянуться до него очень даже легко. Наклоняюсь и кусаю тесто совсем рядом с губами Стефа, а носы наши при этом соприкасаются, и мы смеёмся.

Да, я сегодня сделала потрясающее открытие: он бывает милым, если захочет. А может, он и вовсе милый, просто я такая вредная, что не могу заметить. Но это факт. С ним легко и хорошо прямо сейчас, даже когда мы подкалываем друг друга. Меня начинают отпускать события этого ужасного дня, постепенно я успокаиваюсь и прекращаю возвращаться мысленно к тому отвратительному моменту, когда я орала на Вику.

Хочу забыть все это, перечеркнуть и не думать. Потому что сейчас мне слишком хорошо для плохих мыслей.

Закончив с пиццей, перехожу на ризотто с курицей – одно из моих любимых блюд.

- Ребёнок проголодался, – ухмыляется Стефан, за что сразу же получает неодобрительный взгляд.

- Не называй меня ребёнком! – возмущаюсь я.

- Хорошо, не буду. Ты же не будешь называть меня заботливым папочкой?

Едва не давлюсь едой.

- Боже упаси! У меня и настоящий папочка не больно заботливый, а ты-то куда?

- А что не так с твоим отцом? – спрашивает Стеф и тут же осекается. Вроде как забрался на слишком личную территорию, хотя я вполне готова поделиться с ним. – Если ты не хочешь об этом говорить, то не нужно.

- Да в этом нет ничего такого, – стараюсь ответить невозмутимо, но все равно отодвигаю тарелку, потому что рассказывать о папе невзначай за ужином – не мой вариант. – Просто он ушёл из семьи, пока я была маленькой. Ладно, они с мамой развелись, так бывает, это жизнь. Но меня он почему бросил?

- Он с тобой не общается?

Откидываюсь на спинку диванчика и вздыхаю. Я приучила себя не переживать, когда рассказываю об отце, но иногда не получается. Одолевает чувство, будто он украл что-то, что было положено мне, а вернуть сил и храбрости не хватило. Я умею без него, я справляюсь, но как было бы, останься наша семья в полном составе?

Папа никогда не сажал меня на плечи, чтобы покрутить под самым потолком. Не возил на санках кататься на высокую снежную горку. Не дарил мне куколок, плюшевых зайцев и кого там ещё дарят девочкам. Не учил, как вести себя с мальчиками, не успокаивал, когда я падала после первых попыток езды на велосипеде. Да и кататься, в принципе, меня учил дедушка, а не он. А в детском саду, когда надо было нарисовать семью, я всегда изображала одну маму и немного завидовала тем, кто мог ещё и папу в этот рисунок взять.

Он задолжал мне это все, но возвращать не собирается. Даже сейчас, когда я уже взрослая и не нуждаюсь в нем. Он отказался от меня, словно и не хотел, чтобы я была когда-нибудь.

- Он никогда со мной не общался. Меня как будто нет для него. Точнее, он пытался пару раз передать мне какие-то подарки через бабушку с дедом, с ними-то я в хороших отношениях. Я забирала, чтобы их не расстраивать ещё больше, но мне папины подарки на*** не сдались, – выговариваю и чуть торможу: не перебор ли? – Прости.

- Не извиняйся, – Стеф аккуратно кладёт руку мне на колено и чуть сжимает. Я всеми силами стараюсь заставить себя не смотреть на эту картину, не опускать глаза туда, где лежит его рука. Хотя в глубине души мне кажется, что этот простой жест способен лишить меня способности разговаривать. – Ты обижаешься на него до сих пор?

- Думаю, да. Просто со временем начала по-другому к нему относиться. Как к биологическому отцу, не более.

- Биологический отец? – он удивленно поднимает брови.

- Ты не слышал этот термин? – я едва заметно улыбаюсь. – Так говорят о человеке, который чисто физически принял участие в моем появлении. А потом просто смылся.

- У него есть другая семья?

- Да, он женился снова. Знаешь, я бы хотела нормального отца, но родителей не выбирают. Не повезло мне быть папиной дочкой.

- Ты не виновата, что он такой, – Стеф смотрит на меня и говорит подбадривающим тоном. Меня не нужно успокаивать, я не плачу и не убиваюсь по своему странному папочке, просто мне обидно, что в жизни все сложилось так. Жалеть меня необязательно, да Стеф и не жалеет. Но даже одно действие с его стороны заставляет меня «поплыть».

- Тебе ещё не надоело разбираться с моими детскими травмами? – спрашиваю у него.

- Если скажу «нет», ты решишь, что я психологический маньяк.

- И ничего нового для себя не узнаю, –  хихикаю и прикусываю язык. – Восстанови баланс в природе – расскажи теперь про своё детство.

- Было довольно весело. Я как будто все время находился на международной кафедре, у меня всегда разговаривали на трёх языках.

- На трёх?

- Конечно. Английский, польский, русский. Ты же не думаешь, что мама с десяти лет учила язык и готовилась замуж за поляка? Она вообще по-польски пять слов знала, грубо говоря. Когда переезжала, конечно, сейчас-то она уже языком отлично владеет.