Дэйв был единственным человеком, который мог помочь мне тогда, когда я испытывал напряжение оттого, что был борцом. Если я испытывал напряжение из-за чего-нибудь, Дэйв говорил мне: «Не стоит беспокоиться». И все. Ничего более изысканного. Но если Дэйв говорил мне не беспокоиться, я переставал беспокоиться. Если бы то же самое мне сказал кто-нибудь другой, это не возымело бы действия.

Но в тот год я видел Дэйва не так часто, как мне хотелось бы. Примерно за месяц до чемпионата Национальной ассоциации студенческого спорта Дэйв женился и перебрался на квартиру к своей жене Нэнси. Мы по-прежнему встречались в борцовском зале, поскольку Дэйв помогал в качестве тренера и продолжал тренироваться для участия в соревнованиях по вольной борьбе. Но я не мог просто поболтать с ним так, как это было в те времена, когда мы жили в одной комнате в общежитии.

Имело значение и то, что Дэйв выбрал свой срок обучения в университете. Ему не приходилось больше участвовать в изматывающих командных соревнованиях, поэтому ему не надо было столь тщательно следить за весом и постоянно сгонять его. Вполне хватало делать это раз в пару месяцев перед важными соревнованиями. Мы утратили объединяющую борцов-студентов связь, которую создает постоянная необходимость поддерживать вес. А после того, как он женился и перестал жить со мной в одной комнате, мы утратили и большую часть того, что сближало нас в Университете Оклахомы. Я чувствовал, что наши жизненные пути пошли по разным направлениям.

В предшествующем сезоне Андре Метцгер, наш национальный чемпион 1982 года, тоже был старшекурсником. Ни один другой борец в нашей команде не мог рассказать о том, как защищаться от давления, которое испытывал я. Дэйв делал все, что мог, чтобы помочь мне в те моменты, когда у нас было время поговорить, а Андре тоже стал помощником тренера и оставался в пределах досягаемости, рядом. Но если другой человек не испытывает такого же напряжения одновременно с тобой, он просто не может тебя понять.

Поскольку наша команда потеряла двух национальных чемпионов, тренер Абел хотел, чтобы я стал одним из борцов, добывающих победы команде. Максимум баллов, которые борец может принести своей команде, – шесть, и эти баллы присуждают за фиксирование противника на спине, за штраф, травму или за дисквалификацию. Но я не часто фиксировал противника на лопатках. По моей оценке, в студенческом спорте я добивался таких побед лишь в 10 % схваток. Мне надо было соответствовать моим личным достижениями предшествующих двух лет – и это давило на меня. А тренер и команда нуждались в том, чтобы я выступал лучше прежнего!

Мне надо было выйти из университета победителем. Ради себя самого. Я не мог себе представить ничего хуже проигрыша на старшем курсе после одержанных ранее побед. Будь у меня выбор, я бы отдал их все за гарантированный титул чемпиона на последнем курсе. Один титул, завоеванный в последней попытке, весил бы больше, чем два, завоеванных ранее.

Кошмары, мучившие меня на старшем курсе, посещают меня до сих пор. Разнясь в деталях, все эти кошмары имеют свойство разыгрываться по одному сценарию: мне надо защищать свои прежние титулы, после чемпионата Национальной ассоциации студенческого спорта прошло две недели, а я забросил тренировки и стараюсь сообразить, как выиграть, будучи не в форме. Я думаю, не пронзить ли мне ногу или не попасть ли мне в автомобильную аварию для того, чтобы не попасть на турнир.

В некоторых моих кошмарах я уже нахожусь на турнире и прохожу взвешивание перед схваткой, которая состоится завтра, но у меня травма, которая выводит меня из формы. Этот кошмар посещал меня раз пятьдесят, по меньшей мере.

Всякий раз, когда я просыпаюсь от такого кошмара, я благодарю Бога за то, что это всего лишь сон.

Порт Робертсон прежде был тренером по борьбе. Он работал на спортивном факультете Университета Оклахомы администратором. Не знаю, как официально называлась его должность, но для меня он был «Властелином дисциплины» и «Правителем общежития для спортсменов». Я нравился Порту, и когда я обнаружил, что в общежитии свободна комната на одного, я спросил его, нельзя ли мне занять эту комнату. Он разрешил.

После тренировок я проводил каждую ночь в моей комнате. Это угнетало меня. Я пытался держаться сам по себе, но в тот год я стал еще большим интровертом. Я купил себе в комнату дешевый черно-белый телевизор, чтобы иметь товарища. Я редко разговаривал с кем-либо в общежитии. Никогда не чувствовал себя в большем одиночестве и в большей изоляции, чем в тот год, но это одиночество я сам себе устраивал.

* * *

Я успешно начал сезон, одержав на турнире в Лас-Вегасе убедительные победы над всеми соперниками, но вскоре осложнил свое положение во время интервью, которое я дал одной из телевизионных станций, вещавших на всю Оклахому.

Во время учебы в университете Оклахомы я дал несколько интервью, но в тот год я совсем не хотел общаться с журналистами. Однако журналистка была дочерью одного из старых выпускников нашего университета, который заплатил Дэйву и мне деньги за перегон микроавтобуса в Даллас (это было нужно для того, чтобы у того человека и его собутыльников было место для общения и выпивки в конце недели, во время которой проходил ежегодный матч футбольных команд Оклахомы и Техаса). Я согласился дать интервью только из уважения к отцу бравшей интервью журналистки.

Я уселся, чтобы дать интервью, а телеоператор поставил камеру на стол. Я не заметил, чтобы он нажимал на какие-то кнопки, и полагал, что интервью не началось. Первый вопрос журналистки был о том, как мне нравится Университет Оклахомы. Тут я допустил еще одну ошибку, думая, что журналистка просто решила немного поболтать со мной перед интервью. Я ответил на вопрос так: «Я предпочел бы учиться где-нибудь вроде Университета Айовы, где тренер больше заботится о своих спортсменах».

После того как я сказал это, оператор взял свою камеру и включил свет. Интервью длилось минут 45. Единственным, что в тот вечер попало в новости, были слова, сказанные мной о тренере Абеле в то время, когда я думал, что могу делать комментарии не под запись.

Говоря о тренере, я шутил. Отчасти я так изливал свою депрессию и затяжное разочарование.

В то время тренер Абел вел трудный бракоразводный процесс. Моя обмолвка была вызвана тем, что наибольшее воздействие этого бракоразводного процесса заключалось в его неспособности уделять мне то время, которое, по моему мнению, должен был уделять мне, особенно в свете того, какое одиночество я уже ощущал.

Я понятия не имел, насколько изнурительным мог быть развод. С тех пор я сам дважды разводился и узнал, как сильно развод может отнимать время и отвлекать от обычных занятий.

Как и следовало ожидать, мое замечание вызвало шквал. Бурю. Торнадо. Бывшие питомцы стали названивать тренеру Абелу и спрашивать его, что творится под его присмотром, а некоторые говорили ему, что перестанут жертвовать деньги на его программу.

На следующий день тренер затащил меня в свой кабинет. «Что за чертовщина с тобой творится? Ты этого хочешь?»

Я настолько не хотел обнаруживать какой-либо слабости (к тому же я был немного обижен на него, ошибочно считая, что он пренебрегает мною), что ответил: «Да».