Я заставляла себя быть игрушкой в его руках и, более того, содействовать ему во всем том, что он вытворял с моим телом. Стараясь не сопротивляться, я тем самым ослабляла его интерес ко мне. Я позволяла ему заниматься со мной этой возней, а сама думала о чем-то другом.

Он неизменно сопровождал свои действия болезненными ударами, от которых я невольно кричала. Эти крики были обязательным атрибутом всех его визитов ко мне.

Мы, должно быть, вели себя слишком шумно.

Наши соседи, разговоры которых я иногда слышала, находясь на чердаке, не могли не замечать того, что происходило у нас дома. Однако они ни разу не попытались вмешаться и ни разу никому ничего не сказали.

Много времени спустя я узнала, что по иронии судьбы кое-кто из наших соседей, а точнее, соседок, работает в одной из социальных служб. Совсем рядом с нами жили женщины, которые занимались вопросами опеки над малолетними детьми, но они даже бровью не вели, когда видели, как мои сыновья вкалывают до поздней ночи по воле собственного отца.

Старик, по правде говоря, так сильно запугал наших соседей, что те предпочитали ничего не видеть, ничего не слышать и держать язык за зубами. Некоторые из них вообще переехали жить в другое место.

Так, в частности, поступили люди, жившие прямо напротив нас. Их маленький сын увидел, как меня, полуголую и стоящую посреди внутреннего дворика на коленях, лупят ремнем. Он рассказал об этом своим родителям. Старик, узнав об этом, громко, так, чтобы они услышали, сказал, что если их сын будет продолжать распространять лживые слухи, то у них могут начаться большие неприятности, потому что он знает людей, которым не составит труда сжечь их домишко дотла.

Соседи предпочли уехать.

Старика всегда все боялись.

Появление на свет Раймона-младшего, которого я, кстати, за время своего шестимесячного пребывания на чердаке ни разу не видела, вызвало у Старика желание обзавестись многочисленным потомством.

Эта затея его всерьез увлекла, и, чтобы придать ей видимость благопристойности, он решил на мне символически жениться.

Он организовал своего рода церемонию бракосочетания, в ходе которой — в присутствии Старушки — вручил мне золотое обручальное кольцо. На этом кольце были выгравированы два имени: Лидия и Раймон.

— Теперь ты моя женушка!

До этого я не получала подарков с тех самых пор, как в Лионской больнице медсестра подарила мне куклу. В глубине души испытывая ненависть к этому колечку, я тем не менее растрогалась…

Старик надел мне кольцо на палец и поцеловал меня. Затем он откупорил бутылку шампанского, чтобы «отпраздновать это событие».

Он заставил нас со Старушкой выпить с ним эту бутылку до дна.

Усевшись за стол, Старик смотрел на нас сквозь стекла очков своими маленькими глазками и самодовольно улыбался.

— Теперь у меня две жены — старая и молодая! Мы создадим настоящую семью — семью с множеством детей. Лидия, ты будешь послушной. Ты должна поклясться мне, что не будешь больше пытаться сбежать. Тебе ведь прекрасно известно, что я все равно тебя найду. И что тебе опять придется сидеть взаперти на чердаке! Без меня ты — пустое место. Ну давай, клянись!

— Я клянусь.

— Прекрасно! А теперь давайте выпьем!

Я вдруг начала плакать. Слезы как бы сами собой потоками лились у меня из глаз.

Не знаю, почему это произошло. Возможно, виной тому было шампанское.

Вот так я стала матерью детей моего отца. У каждого из них второе или третье имя — Раймон.

Раймон (Раймон-младший) родился 8 декабря 1982 года.

Брюно родился 24 декабря 1986 года.

Реми родился 23 апреля 1988 года.

Режис родился 19 августа 1989 года.

Брис родился 4 апреля 1991 года.

Борис родился 30 января 1993 года.

Рюди родился 24 апреля 1996 года.

За четырнадцать лет я произвела на свет семерых детей.

Первого из них я родила в возрасте двадцати лет, а последнего — тридцати трех.

После рождения Раймона-младшего в следующий раз я забеременела лишь через три года. В этот период моя жизнь рядом со Стариком и Старушкой (после того как я просидела шесть месяцев на чердаке) была такой же, как раньше.

Я ежедневно ездила со Стариком на стоянку супермаркета, где затем целый день сидела в грузовичке. К нему время от времени подходили клиенты, но мне с ними разговаривать не разрешалось. Они, по всей видимости, думали, что я слабоумная. Во всяком случае, именно так отзывался обо мне Старик, когда они удивлялись тому, что я не отвечаю на их вопросы.

— Она инвалид. Бедняжка получила сильные ожоги по вине негодяев из управления социального жилья. Я, кстати, сейчас с ними сужусь!

Судебное разбирательство, которое Старик затеял против управления социального жилья, длилось двадцать восемь лет. Мне ничего не было известно о событиях, которые при этом происходили. Лишь после его смерти я узнала, что он годами докучал суду города Мо, нанимая все новых и новых адвокатов и всячески борясь за «мои права».

Только в 1998 году — за год до смерти Старика — его жена и он сам были признаны виновными в том, что я получила эти ожоги. Эксперты Института судебной медицины, неоднократно осматривавшие меня, начиная с 1975 года, в ходе проводимого следствия пришли к выводу, что меня умышленно опустили в ванну, наполненную кипятком.

Меня, конечно, всячески старались держать в стороне от этих судебных разбирательств. Меня ни разу не допрашивали ни судья, ни следователь, причем даже после того, как я достигла совершеннолетия.

Что такое правосудие и существует ли оно вообще — этого я не знаю.

В течение многих лет я смотрела на то, как подрастают мои дети, со стороны. Мне не разрешалось ни приласкать их, ни взять на руки, ни угостить чем-нибудь, ни уложить спать, ни выкупать.

Моя задача заключалась только в том, чтобы рожать детей.

Задача Старушки — в том, чтобы их кормить.

Задача самих детей — в том, чтобы быть рабочей силой. Едва они начинали ходить, как их тут же приучали работать под руководством Старика.

У меня есть фотография, которую я вклеила в свою тетрадь. На ней видно, какой была жизнь у нас дома.

В центре этой фотографии — Старик с огромным животом, из-за которого его руки кажутся слишком короткими. Он, словно какой-нибудь паша, восседает на стуле, который почти полностью закрывает своим грузным телом, упершись ладонями себе в бока и самодовольно улыбаясь. Прямо перед ним стоит стол, а на нем — тарелки с остатками пищи. Позади Старика видны каменные стены строящегося дома, пока еще не установленные оконные рамы и лежащие на полу большие нестроганые доски. Вдалеке также видно уже подросшего Раймона-младшего, несущего кирпич, а на переднем плане — Режиса и Реми, держащих в руках обрывок шланга. Других детей на этой фотографии нет, однако в реальной жизни они всегда находились где-нибудь неподалеку. Старик, сидя на своем «троне», держал их в поле зрения, распределяя между ними работу и давая им различные указания.