Переговоры с Эйзенхауэром в 1960 году не привели ни к каким соглашениям, и Хрущев сильно рисковал, открыто радуясь избранию Кеннеди, освобождая летчиков, делая другие примирительные жесты и обращаясь к новому президенту с предложением организации скорейшей встречи. Явное нежелание Кеннеди в ближайшее время организовывать саммит, испытательный запуск межконтинентальной баллистической ракеты и заявление Макнамары подкрепили обвинения противников Хрущева в его наивности относительно намерений США.

11 февраля Хрущев раньше запланированного вернулся из поездки по сельскохозяйственным областям и провел чрезвычайное заседание пленума, на котором его противники потребовали смены политики в отношении того, что они рассматривали как новый виток воинственности Соединенных Штатов.

Советскому лидеру требовалось заново обдумать свои действия. Он потерпел неудачу, стремясь организовать встречу с Кеннеди до того, как новоизбранный президент выработает курс в отношении Москвы. Советский лидер не мог позволить себе проявить слабость после сенсационного обращения Кеннеди к нации.

Хрущев незамедлительно изменил отношение к Кеннеди и его администрации и в резком тоне заговорил о ядерных возможностях Советского Союза. Советские средства массовой информации последовали его примеру.

«Медовый месяц» Кеннеди – Хрущев закончился, так и не начавшись. Недоразумения испортили отношения между самыми влиятельными людьми в мире еще до того, как Кеннеди провел первое совещание по вопросу политики в отношении Советского Союза.

Зал кабинета, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия

Суббота, 11 февраля 1961 года

Спустя двенадцать дней после обращения к нации Кеннеди впервые собрал экспертов по Советскому Союзу, чтобы заложить основу политики правительства. Но взялся не с того конца.

Он был не первым и не последним новоизбранным президентом, который был вынужден определять направление политики в ходе обсуждений. Хотя правительству было всего двадцать дней, те, кто присутствовал на совещании – там были как сторонники более жесткого курса в отношении Москвы, так и те, кто склонялся к установлению более дружеских отношений, – осознавали, что первые примирительные жесты Хрущева и жесткий ответ Кеннеди накренили движущийся поезд, который они надеялись вести к цели.

Президент пригласил на совещание в Зал кабинета вице-президента Линдона Джонсона, государственного секретаря Дина Раска, советника по вопросам национальной безопасности Мак-Джорджа Банди, американского посла в Москве Томпсона и бывших послов в Москве: Чарльза Чипа Болена, специалиста в области советологии, Джорджа Кеннана, которого Кеннеди назначил послом в Югославию, и Аверелла Гарримана, которого Кеннеди сделал «послом по особым поручениям».

Дни перед встречей были заполнены волнением, совещаниями, переговорами и телеграммами. Больше всех был занят Томпсон, посылавший длинные телеграммы, составленные таким образом, чтобы помочь новому президенту и его правительству разобраться во всех аспектах самой сложной проблемы внешней политики. Кеннеди решил оставить Томпсона послом, в большей степени благодаря его особенным отношениям с Хрущевым. Томпсон был рад служить президенту, который не только, как и он, был демократом, но уже доказал, что читает его, Томпсона, телеграммы намного внимательнее, чем это делал Эйзенхауэр.

Пятидесятишестилетнему Томпсону не хватало очарования, присущего его предшественнику Чарльзу Болену, и блеска Джорджа Кеннана. Но ни у кого не вызывали сомнения его знания и происхождение. Ему была вручена президентская медаль Свободы [19], и он заслужил любовь советского правительства за то, что в самые страшные дни немецкой осады оставался в Москве, после того как американский посол покинул Москву [20].

В послевоенные годы Томпсон присутствовал почти на всех важных переговорах, касающихся Советского Союза, – в Потсдаме в июле 1945 года и на переговорах о независимости Австрии в 1954 и 1955 годах. Его отличала уверенность, играл ли он в покер с сотрудниками посольства или в геополитические шахматы с советским правительством. Томпсон утверждал, что для Кеннеди это время решения «нашей основной политики в отношении Советского Союза».

Про себя Томпсон критиковал Эйзенхауэра за отказ предпринять усилия по ослаблению напряженности. Он соглашался с мнением Хрущева, что его усилия по ослаблению напряженности не дали результата. В марте 1959 года Томпсон телеграфировал домой: «Мы отказались от этих попыток и приспособились к условиям, которые он, как коммунист, считает невозможными». Томпсон, объясняя решение Хрущева вызвать Берлинский кризис в конце 1958 года, сказал: «Мы в процессе перевооружения Германии и укрепления наших баз, окружающих советскую территорию. Наши предложения по урегулированию немецкого вопроса в конечном итоге, по его мнению, привели бы к роспуску коммунистического блока и угрозе режима в самом Советском Союзе».

В дни перед совещанием 11 февраля Томпсон делал все возможное, чтобы дать наиболее подробную характеристику Хрущеву, чем он сделал это до обращения Кеннеди к нации. Томпсон считал, что Хрущев в меньшей степени доктринер, чем его кремлевские соратники, и является лучшей кандидатурой из всего советского руководства. «Он прагматик и стремится сделать свою страну более нормальной», – написал Томпсон в дипломатической телеграмме. Говоря о кремлевской оппозиции, Томпсон предупредил, что советский лидер может исчезнуть в период пребывания Кеннеди у власти «по естественной или другим причинам».

Что касается Берлина, телеграфировал Томпсон, то Советы больше заботит германская проблема в целом, чем судьба разделенного города. Томпсон объяснил, что Хрущев в первую очередь хочет упрочить коммунистические режимы в Восточной Европе, «особенно в Восточной Германии, которая предположительно является самой уязвимой». Он сообщил, что Советы «сильно обеспокоены германским военным потенциалом и опасаются, что Западная Германия в конечном счете примет меры, в результате которых они окажутся перед выбором между мировой войной и уходом из Восточной Германии».

Томпсон допускал, что никто в точности не может предсказать намерения Хрущева относительно Берлина, но, по его мнению, советский лидер попытается уладить этот вопрос в течение 1961 года из-за усиливающегося давления со стороны Ульбрихта, который понимает, что его режим подвергается опасности из-за использования Берлина как выхода для беженцев и базы для западной шпионской и пропагандистской деятельности. Томпсон сказал, что на Хрущева окажут влияние и другие проблемы, в том числе давление со стороны своих же соратников. Томпсон пояснил, что Хрущев «не будет расположен обострять ситуацию» по Берлину перед сентябрьскими выборами в Германии, если Кеннеди даст ему какую-то надежду, что после этого возможен реальный прогресс в решении берлинского вопроса.