Тем самым баронесса выигрывала двенадцать часов. Она легко могла доехать до какой-нибудь гавани и сесть на пароход, прежде чем он сдвинется с места.

Комиссар справился в расписании о времени отбытия трансатлантических пароходов.

Утром рано пароходы отходили во все части света из Генуи, Венеции, Бриндизи и Триеста. След окончательно терялся…

Комиссар послал телеграммы во все приморские города, прося местную полицию задержать женщину, похожую по приметам на баронессу. Имени ее он из предосторожности не называл.

Затем он приказал принести багаж баронессы и в присутствии своего коллеги, местного представителя австрийской полиции, вскрыл ее чемоданы. Помимо белья и прочих мелочей, нашел он золотисто-рыжий парик, дорожную шляпу с густой вуалью и темный английский костюм, тот самый костюм, в котором он своими собственными глазами видел баронессу на вокзале в Венеции.

Прежде чем расположиться на ночлег, он дал подробную телеграмму начальнику тайной полиции Вурцу, в которой чистосердечно все рассказал и просил дальнейших инструкций.

Между тем несчастные агенты сидели, прижавшись друг к другу, на лежавшем на платформе багаже. Венский экспресс давно уже ушел, когда доктор Мартенс вспомнил о них и приказал следовать за ним в находившуюся против вокзала гостиницу. Здесь он велел приготовить две комнаты.

Долго ворочался он в постели, пока наконец не заснул тяжелым, беспокойным сном.

С рассветом он уже снова был на ногах и, не позавтракав даже, побежал на станцию.

— А я только что хотел к вам посылать,  — встретил его начальник станции,  — вам есть телеграмма из Вены.

Она была коротка.

В безмолвном недоумении глядел комиссар на полученную депешу.

Где же тем временем находилась баронесса? Каким образом удалось ей обмануть бдительность комиссара и бежать?

Пока доктор Мартенс ломал себе голову над разрешением этих вопросов, баронесса сидела, забившись в угол вагона третьего класса почтового поезда Венеция — Рим.

Никто ее не узнал! Надвинутый на золотистые кудри черный парик, загримированное лицо, простое платье и большой платок изменили ее совершенно. Никому бы не пришло в голову, что эта женщина та самая светская львица, которая принимала у себя в салоне родовитую венскую аристократию.

С памятного посещения доктора Мартенса, посещения, закончившегося таким тягостным образом, в голове баронессы была только одна мысль, одно стремление — бежать.

Она знала, что осуществить это не так-то легко.

За каждым ее шагом следили. Спасти ее могла только безумная смелость.

Она решила посвятить в свой план преданную горничную и спросила, готова ли та вместо нее ехать в Понтафель.

Фигуры обеих женщин были похожи. Рыжий парик и соответствующее платье должны были довершить сходство.

Девушка согласилась тем охотнее, что баронесса растолковала ей полную безопасность этой поездки, а обещанная щедрая награда обеспечивала ей безбедное существование с ее возлюбленным — гондольером, находящимся на службе у маркиза Кастелламари.

Вот в чем заключался план баронессы.

Она хотела поехать на вокзал, одетая в платье своей служанки.

Она знала, что римский почтовый поезд отходит лишь двумя минутами позже венского экспресса, и надеялась в обычной суматохе, царящей перед уходом поезда, поспеть попасть на римский поезд.

Ночью она переодела Мариетту, так звали горничную, и ночью же был сделан первый опыт: девушку послали на улицу.

К своей великой радости, баронесса увидела, что агенты тотчас последовали за Мариеттой.

Следовательно, вечером, при свете электричества, ошибка с их стороны была еще более вероятна.

Целый день билась она с девушкой, заставляя ее повторять все подробности плана. Мариетта должна была закрыть дверь купе, перед Понтеббой снять парик, сменить платье, как ни в чем не бывало пройти мимо полицейских и немедленно перейти итальянскую границу.

Здесь она была в безопасности.

Настал наконец тревожный час. Баронесса знала, как много она ставила на карту, и напрягала всю свою силу воли и умение.

С сенатором и Мариеттой поехала она на вокзал. С бьющимся сердцем ждали все трое наступления решительной минуты.

В зале первого класса обе женщины заметили, что за ними наблюдает какой-то человек. Но то особое внимание, с которым он следил за каждым движением Мариетты, убедило их, что он принимает ее за баронессу.

Теперь оставалось одно — выдержать встречу с доктором Мартенсом.

При выходе на платформу баронесса с тревогой скользнула взглядом по длинному ряду провожающих, но только около самого вагона заметила комиссара. Он стоял почти закрытый колонной.

Быстро вошла она за Мариеттой в вагон, неся за ней плед и корзинку.

В купе она сорвала с себя черный парик, быстро стерла грим приготовленным полотенцем, подошла к окну, кивнула отцу и пристально сквозь заиндевевшее окно посмотрела на комиссара.

Когда она увидела, что он наконец садится в вагон, она вышла из купе, стараясь быть к нему спиной, и прошмыгнула, закутавшись в платок, мимо полицейского агента.

Агент Губер, мимо которого ей пришлось пройти, не обратил на нее внимания, так как ни на секунду не заподозрил в ней баронессу.

В момент отхода поезда баронесса быстро перебежала рельсы и скрылась в вагоне третьего класса римского почтового поезда.

В местечке Сан-Себастьяно она сошла и, стараясь не привлекать внимания, смешалась с толпой пассажиров. Толпа вынесла ее за ворота. Она не помнила, как протянула контролеру билет, как очутилась на улице.

Пройдя несколько шагов, она наняла извозчика и вернулась на станцию, чтобы продолжать свое путешествие с поездом десять пятьдесят. Она взяла билет до Чинчио, маленького местечка в окрестностях Сан-Себастьяно, и снова поместилась в третьем классе, среди мужиков и крестьян.

Через полчаса поезд остановился в Чинчио.

Кондуктора, отбиравшего на маленьких станциях билеты, не было видно. Вероятно, он предпочитал обязанностям службы пребывание в каком-нибудь трактире. Этим обстоятельством воспользовалась баронесса и, никем не замеченная, вышла со станции.

Не раздумывая долго, пустилась она пешком по глубокому снегу и скоро вышла на проселочную дорогу. Но она не пошла по направлению к городу, а свернула в обратную сторону и храбро зашагала по занесенному снегом широкому полю.

Шла она не меньше часа, пока наконец перед ней вынырнула из тумана какая-то серая масса, оказавшаяся жильем.