– Какая прелесть! – воскликнула она, останавливаясь рядом и опуская поводья. Темные глаза сияли в слабом свете, льющемся со звездного неба; знакомая чуть неправильная улыбка говорила о высшей степени блаженства. – Уж не знаю, как мне тебя отблагодарить, Адам.

– Уже отблагодарила, – негромко откликнулся он.

– Чем же? – насмешливо склонила она голову набок.

– Тем, что ты здесь и что тебе хорошо, – проговорил он. – Я люблю тебя. – Как же трудно дались ему эти простые слова! Но теперь он чувствовал огромное облегчение, признав существование своей любви, с которой он так долго и безуспешно боролся. Глубина его сострадания, всепоглощающее желание защитить, оградить ее – причиной всему этому была любовь, а не жалость.

От неожиданности она вздрогнула. Улыбка погасла, глаза потемнели.

– Не надо произносить таких слов – с усилием выговорила она. – Ничего хорошего нам это не даст. Станет только еще хуже.

– И тебе тоже? – несмотря на ее умоляющий тон, не удержался от вопроса Адам.

Наступила долгая пауза. Софи смотрела вдаль, на равнину, залитую неверным светом северной луны. Она представила себе свое будущее, тоскливую безысходность бесправного существования под властью холодного, мстительного тирана. Это была судьба, которую разделяли большинство из двадцати миллионов подданных этой империи. Какое право она имеет протестовать? Она не голодает, не подвергается пыткам и побоям, как множество других людей. Она просто засыхает, как вырванное с корнем деревце.

– Да. Я тоже тебя люблю. – Софи решила, что это признание уже не может ухудшить положение. И так же как Адам, почувствовала, что правда, высказанная вслух, принесла некоторое облегчение. – Но какое это имеет значение? – Она посмотрела ему в лицо. Глаза потемнели от сознания невозможности счастья. – Давай лучше прокатимся. – Хан, ощутив намерение хозяйки, резво взял с места в карьер и понесся вперед по равнине.

Адам последовал за ней на расстоянии, понимая, что ей надо побыть в одиночестве. Она не станет его ждать. По крайней мере сейчас. С этим надо смириться. Разве не устраивал он этот ее ночной побег для того, чтобы она сделала хоть один глоток свободы? Оставшись наедине со своими мыслями, Адам мог только наслаждаться ощущением разделенной любви, хотя бы и неосуществимой.

Только через полчаса Софи ослабила поводья, переведя Хана на рысь, а потом и на шаг. Стук копыт лошади Адама послышался за спиной. Она обернулась и спросила, когда они поравнялись:

– Как ты думаешь, я на Хане смогу добраться отсюда до Австрии?

Адам уставился на нее, пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно.

– Нет, конечно, не сможешь. Если только не хочешь быть изнасилована и убита какими-нибудь разбойниками по дороге. Не говори глупости, Софи. – Решительность его тона была несколько наигранной, но он не желал выказать собственное горькое отчаяние и мысли о подобном безнадежном предположении.

Софи не стала говорить, что это, по крайней мере, положило бы конец ее мучениям. Она не могла себе представить, как сможет вернуться в свою домашнюю тюрьму после этого глотка свободы. Однако, не дожидаясь напоминания, она развернула коня в ту сторону, откуда они приехали. О любви они больше не говорили. Обоим стало ясно как день: неумолимая судьба никогда не сведет их вместе.

Они остановились под березами.

– Хотел бы прикоснуться к тебе, – прошептал Адам, – но боюсь.

Она открыто взглянула ему в лицо.

– Нет, я этого не вынесу.

– Вперед! – скомандовал он неожиданно резко. – Скоро взойдет солнце.

Она заколебалась.

– Адам…

– Вперед!

Не проронив ни звука, она пришпорила коня и помчалась галопом к воротам города, оставив графа под деревьями.

Звезды на небе уже еле виднелись, когда подковы Хана зацокали по мощеному двору перед конюшней Дмитриева. И в центре этого двора с хлыстом в руке, выпрямив спину и развернув плечи, со сверкающими, как начищенные пуговицы мундира, глазами стоял князь Павел Дмитриев.

Софи почувствовала, как силы разом оставили ее, и ощутила животный страх. В следующую секунду она заметила Бориса Михайлова, которого держали за руки двое княжеских слуг. Кровавая полоса пересекала его щеку. Ей уже неоднократно приходилось видеть подобные отметины на лицах людей в этом доме Князь Дмитриев пускал в дело свой хлыст без разбору. Страх за себя мгновенно улетучился, словно его и не было. Она должна защитить Бориса и сделать так, чтобы ни малейшая тень подозрения не упала на Адама.

Почувствовав, что ее вид верхом на могучем жеребце только усиливает и без того выплескивающуюся через край ярость супруга, она спрыгнула с коня и направилась к князю пешком, успев обменяться взглядами с Борисом.

– Кто помогал вам в этом вопиющем, безобразном поступке? – Отрывистый, резкий, внешне бесстрастный голос таил в себе такую свирепость, от которой бросало в дрожь даже самых храбрых гвардейцев.

Софи отчетливо поняла, что должна принять весь его гнев на себя. Следует выказать дерзкое бесстрашие; разумеется, это сведет на нет все ее усилия предыдущих месяцев, в течение которых она пыталась убедить мужа, что ему удалось окончательно и навсегда вытравить из нее дух сопротивления.

– А почему это вы решили, Павел, что я нуждаюсь в чьей-либо помощи? – вздернула она бровь. – С того момента как я научилась ездить верхом, я сама седлала себе коней. – Она почти равнодушно глянула в сторону Бориса. – У вас нет оснований возлагать вину на Бориса Михайлова. Даже если бы мне потребовалась его помощь, я все равно не смогла бы найти его среди ночи, не перебудив всех остальных. – Она беззаботно пожала плечами и быстро продолжила: – Вы не пришли ко мне вечером, и я поняла, что домой вы не вернетесь. И мне пришла в голову мысль прокатиться верхом и вернуться с рассветом домой, чтобы никто не узнал о моем отсутствии.

Он вперился в нее своими светлыми глазами так, словно хотел пронзить насквозь. Она выдержала этот взгляд, защищенная от страха сознанием, что только ее стойкость может защитить ее сообщников. Князь коротко кивнул слугам, и те отступили от своего пленника. Оглядев с отвращением костюм жены и не пропустив, кажется, ни малейшей пылинки, не говоря уж о скрученных узлом волосах, Дмитриев произнес:

– Почему этот костюм не сожгли со всей остальной вашей одеждой?

Судя по всему, Бориса ей уже удалось отстоять.

– Мария его не нашла, – с легкостью пояснила Софья, не испытывая в этот момент никакой жалости к подлой бабе и предпочитая принести в жертву гневу мужа скорее ее, нежели Бориса.

– Придется научить ее быть более внимательной, – заметил князь все тем же ледяным, бесстрастным тоном. – И на этот раз, моя дорогая супруга, вы тоже получите урок, который, как мне казалось, вы должны были хорошо усвоить. – Подобие улыбки тронуло его губы. – Не угодно ли пройти в дом? – С нарочитой галантностью он поклонился, жестом приглашая проследовать вперед, и, властно, как законный муж, взял ее под руку.