— А как же гедонизм? — поддержал разговор Бен. Уж Чона-то гедонистом назвать никак нельзя. Он, конечно, знает толк в радостях жизни, но все равно остается дисциплинированным мазохистом. Каждый день он пробегает километры по пляжу, проплывает те же километры в океане, отжимается, подтягивается и приседает по тысяче раз и колотит голым кулаком по деревянному столбу, пока из него не начинает идти кровь (из кулака, не из столба).

— He-а, гедонизма нам не надо, — ответил Чон. — В моем понимании в этом мире есть только два изма — поступизм и непоступизм. Потому что все всегда сводится к одному — решишься ты на какой-нибудь поступок или нет.

О с ним согласилась.

Как хорошо, что оба ее мужчины не страдают непоступизмом.

— A-а, я тебя понял, — закивал Бен. — Ты у нас нигилист.

— Нигилизм? — протянул Чон. — Возможно, ты не так уж и не прав.

А вот это уже довольно забавно, подумала О.

88

У Бена возникла идея.

— Надо нам немножко попутешествовать, — заявил он.

Вид у него с Чоном при этом был заговорщицкий. Наркодилеры из них еще те, подумала О, у них все мысли на лицах написаны. Надо было научить их в покер играть, обобрала бы до нитки.

— Нам? — спросила О. Какой состав-то у этих «мы»? Ты да я, или он да я, или ты да он? Или все втроем (прямо как волхвы с Востока)?

— Все втроем, — уточнил Бен. — Начнем все сначала, с чистого листа.

— Что, в Боливию нас потащишь? — поинтересовалась О.

— Я подумывал об Индонезии, — ответил Бен.

Там, на берегу океана, есть одна чудная крошечная деревенька. Люди там добрые, красивые и дружелюбные. Бен построил им больницу, школу и водоочистную станцию. Привез пару хирургов, чтобы помочь больным детям. Мужское население деревни — невысокие и стройные, они носили юбки вместо штанов, на поясе которых брякали длинные ножи с изогнутыми лезвиями, — обожали Бена.

— Индонезия? — переспросила О.

— Индонезия, — повторил Бен.

— Придется еще раз пройтись по магазинам.

— Ага. Ты только полегче, — попросил Бен.

— Ты что, хочешь сказать, что я слишком много тряпок покупаю?

— Да нет, я имею в виду одежду полегче. Солнце там припекает, — объяснил Бен. — У тебя паспорт не просрочен?

— Вроде нет.

Паку давно спрятала паспорт дочери в тумбочку, чтобы О его не потеряла.

И чтобы она им не воспользовалась и не укатила куда-нибудь.

— Отлично, езжай за паспортом, купи шмотья и возвращайся сюда к пяти часам. Будем тебя ждать.

— Отличненько! — отозвалась О.

89

Когда О поинтересовалась у матери, как продвигаются ее занятия с Элеанор, Паку наградила ее ничего не понимающим взглядом.

— Ну, с Элеанор, твоей наставницей, — напомнила О.

— Мой единственный наставник — Иисус, — провозгласила Паку.

Опаньки.

Оказывается, намедни Паку стала прихожанкой огроменной церкви в Лейк-Форест. Разумеется, она выбрала самую большую церковь в стране. Это же Паку.

— Э-э-э, мам, а ты вообще про Иисуса-то хоть что-нибудь знаешь? — осторожно спросила О. — Ну там, биографию его читала или типа того?

— Да, дорогая. Библию.

— А ты до конца дочитала? Там ведь…

— Я провозгласила Иисуса Христа своим персональным спасителем, — прервала ее мать.

— …для него все не очень хорошо кончилось. Распятие там и все такое.

Три Поступка, Которые Я Сегодня Совершу, Чтобы Оказаться Прибитым к Кресту:

1. Разозлю менял.

2. Разозлю римлян.

3. Заявлю папаше, что не собираюсь действовать по его указке.

(Юный Иисус свисает с креста, на собственной шкуре познавая важный урок насчет доверия. «Да ты только подойди, я тебя сразу отделаю!»)

— Помолись со мной, Офелия, — попросила Паку.

— Э-э-э, нет. Но спасибо за предложение.

— Тогда я помолюсь за тебя.

— А где мой паспорт лежит?

— А что? — мгновенно насторожившись, осведомилась Паку.

— Мне он нужен.

— Ты куда-то собралась?

— Ага. Подумываю смотаться во Францию.

— И что там у тебя во Франции?

— Ну, не знаю. Всякие французские штуки. Французы.

— У тебя что, появился французский любовник, Офелия? — грозно спросила Паку. Кожа ее при этом натянулась как барабан.

О так и подмывало сказать, что вчерашней ночью ее пялили в обе дырки два стопроцентных американца — просто чтобы посмотреть, какую рожу скорчит мамаша. Но она сдержалась. Еще ей хотелось сказать, что она со своими мужчинами уезжает в Индонезию, где, может быть, ей удастся начать хоть какую-то жизнь, хотелось попрощаться. Она промолчала.

— Это же мой паспорт, — заныла она.

— В верхнем левом ящике моего стола, — ответила Паку. — Но нам надо серьезно все обсудить.

О, да. Нам о многом надо с тобой поговорить, мама, подумала О. Но не судьба. Добравшись до кабинета Паку, она нашла в ящике паспорт и вышла через заднюю дверь.

Пока-пока.

90

У Бена с Чоном тоже забот хватало.

Для начала они засели за телефон и компьютер — сообщить розничным дилерам, что их сотрудничеству пришел конец. Бен всем им посоветовал уехать на какое-то время отдохнуть, залечь на дно. Возмущениям, вопросам и истерикам не было конца, но Бен стойко держал оборону.

Торговли больше не будет.

А мы так, решили предупредить вас заранее.

Ха.

Затем они с Чоном поехали в кафе «Гейдельберг» на пересечении Тихоокеанского шоссе и Брукс-стрит. Попивая кофе с булочками, они дожидались бухгалтера, который работал на Бена. По пути им попалось штуки три «Старбаксов», но Бен категорически отказался туда идти. Я, сказал он, покупаю кофе только у добросовестных производителей. Чону, правда, добросовестная торговля виделась немного в другом свете: ты даешь деньги, получаешь кофе. Вполне честно и справедливо. Впрочем, по большому счету ему было наплевать: «Гейдельберг» так «Гейдельберг».

Он даже позволил Бену сесть за руль, хотя водил тот просто ужасно. Но Чон не хотел выпускать из рук «глок». На полу под своим сиденьем он припрятал дробовик, а на пояс на всякий случай повесил нож модели «Ка-бар» — вдруг им на пути встретится особо агрессивный олень или просто какой-нибудь псих?

Бену арсенал своего друга показался, мягко говоря, избыточным.

— Мы же на переговоры едем. Деловые переговоры, — сказал он Чону.