Тот равнодушно глянул, кивнул и пошёл к калитке. Севка поплёлся за ним с нехорошим предчувствием. У калитки он не выдержал.

— А деньги?

— Какие тебе деньги, сопляк? — охранник взял его за плечо, развернул и увесистым пинком отправил на улицу. Севка пропахал коленками и ладонями каменистую дорогу. Штаны порвались, а на пыльных ладонях выступила кровь.

— Ах ты!.. — Севка аж задохнулся.

Охранник бросил на дорогу две смятые десятки.

Севка к ним не приблизился.

— Подотри ими… — он выкрикнул вслед за этим пожеланием богатый словарный запас дяди Васи и отца, который они использовали, выясняя отношения после выпитой бутылки водки.

Выпучив глаза, охранник собрался схватить Севку, но тот бегал быстро. В конце переулка он остановился и выкрикнул ещё несколько слов, поносивших мужское достоинство красномордого охранника. Тот покраснел ещё сильнее и пообещал в ответ:

— Поймаю — ноги повыдёргиваю!

Севка вышел на дорогу и огляделся. Запомнил название улицы и номер дома и мысленно занёс их в чёрный список. Свои ноги Севка берёг и не собирался давать их на откуп обнаглевшему охраннику.

— Столько времени потратил на этого придурка, — пробормотал Севка. Он глянул на солнце. — К вечеру уже.

Напоследок решил зайти к знакомой старушенции.

Лариса Петровна торговала на базаре клубникой и другой ягодой с собственного участка. У них с Севкой был уговор: он пропалывает, ухаживает за кустарниками, а она ему платит процент с проданного урожая. Она, конечно, платила не всегда хорошо, но зато разрешала Севке есть ягоды сколько влезет и давала одежду своего городского внука, который был старше Севки года на два.

Одежда Севке попадалась модная, чистая. Носил её внучек аккуратно, и Севка от даров не отказывался. Тем более что отец охотнее тратил деньги на выпивку, чем на экипировку сына. А у матери и без того хлопот хватало, чтобы ещё и наряды покупать. Есть штаны, лето в них проходит — ну и ладно. За старшим братом вещички доносит.

А то и брат что-нибудь из одежды для Севки купит.

Парень наклонился, осмотрел порванные на коленях штаны и расстроенно помотал головой.

— Вот ведь ерунда какая. А мне за что попадёт? Сам, главное, шмотки мне не покупает и сам же орёт. Порвал, видите ли! Прям нарочно я их рвал!

— Ты с кем разговариваешь? Ты ко мне?

Из открытой скрипучей калитки боком выскочил белый пёсик, виляя хвостом, а следом вышла Лариса Петровна. Поджарая бабулька в таких же, как у Севки, тренировочных штанах, в футболке с надписью «Динамо», с реденькими, окрашенными в рыжий цвет кудряшками.

— Баб Лариса, — Севка поморщился, руки саднило, и они все были липкие от крови. — Я к вам.

— Здрасьте! Что это у тебя с руками? А ноги-то, коленки!.. — Лариса Петровна прикрыла рот ладошкой. — Это кто же тебя так? Отец, что ль, извалял?

— При чём тут отец? Один хмырь толкнул и вот… — Севка растопырил пальцы и выставил ладони.

— Ну и как же ты с такими руками пропалывать собрался? Пойдём, я тебе их промою и смажу.

— Я у вас в сарае, — Севка семенил за Ларисой Петровной, едва поспевая за её туристической походкой, — видел резиновые перчатки, так я в них и нормально…

Лариса Петровна завела его на террасу и из белого садового шкафчика вынула картонную коробку из-под лото. Из неё торчали крышечками всякие лекарственные склянки.

Севка снова поморщился и отвернулся, бочком двинулся к двери.

— Куда? — Лариса Петровна проворно преградила ему дорогу. — Здоровый ведь парень. Куришь, я видела, не отпирайся. А зелёнки боишься. Или заражение крови хочешь?

Севка переминался с ноги на ногу тоскливо и трусливо. А потом зашипел, как придушенный дверью кот, когда Лариса Петровна приложила обильно смоченный зелёнкой ватный тампон к его коленям и ладоням.

— Сиди теперь, сушись, — велела она.

Севка присел на табурет, обтянутый связанным хозяйкой ковриком, положил руки на колени ладонями кверху и замер. Жжение потихоньку стихало. В террасе на газовой плитке в кастрюльке что-то побулькивало. Пахло клубникой и вымытыми полами. Стукалась полосатым тельцем оса о стекло. Севка вздохнул. Здесь ему нравилось. Почти по-домашнему, только тихо. Так бывает у них, когда отца нет. Севка задремал.

— На вот, поешь, небось целый день голодный бегаешь.

Севка открыл глаза. Перед ним на столе стояла глубокая розетка с ещё тёплым клубничным вареньем, кусок белого хлеба и запотевший стакан молока.

— Волка ноги кормят, — уже с набитым ртом откликнулся Севка.

Излишними комплексами он не страдал, жил по принципу: дают — бери, бьют — беги.

Насытившись, Севка приуныл. Хотелось спать, а не работать.

— Домой пойдёшь? — уловила его настроение Лариса Петровна.

— Да нет, — выдержал искушение Севка. — Я поработаю.

Отдуваясь, он ползал в огороде. Собирал сорняки в зелёное пластмассовое ведро. Спина ныла, в глазах темнело и мелькала трава, даже перед закрытыми глазами.

Саднило ладони под резиновыми перчатками, на коленки налипла земля.

Когда Севка закончил пропалывать длинную грядку, он выпрямился и увидел, что верхушка берёзы в углу участка порозовела от закатного солнца. Потянуло дымком вечернего костра, который жгли, дождавшись прохлады и росы.

Севка получил свои сто рублей и вышел за калитку.

Вид у него после рабочего дня был такой, словно с утра до вечера он валялся в овраге вместе с дядей Васей. Перемазанный, в рваных штанах. А до посёлка, который за станцией, ещё топать и топать.

Уже на подходе к дому в переулке усталая походка Севки изменилась. Он крался, держась в тени заборов. Он не хотел столкнуться с отцом.

Парень подошёл к пролому в заборе. Здесь он обычно пролезал на участок незамеченным. Но тут его и схватили сзади за локти, крепко, как бабочку за крылья. Трепыхайся, не трепыхайся — всё равно не убежишь.

— Попался!

Отец был почти трезвый. Севка, изогнувшись, успел это заметить. Отец перехватил его за запястья и держал их одной рукой железобетонной хваткой. Руки у него — как совковые лопаты, такие же широкие и чёрные от въевшейся грязи и загара.

— Папка, ну чего? Я есть хочу и спать. Пусти. Больно.

— Ага, — непонятно хмыкнул отец. — Сейчас я тебя досыта накормлю! Ты что же это моего другана обидел? Что же это ты, сопля беспорточная, на своего крёстного варежку разинул? — свободной рукой отец крутанул сына за ухо, а потом хлопнул его по губам так, что у Севки заныли зубы.

Севка заскулил. Хотел этим отца разжалобить. А сам придумывал месть для дяди Васи. Ещё крёстный называется, заложил с потрохами. Севка не успел испугаться, когда отцова рука скользнула к нему в карман. Этого Севка не ожидал. Отец нашёл сперва сигарету, а потом шестьсот рублей.