Он посмотрел в глаза Степану, и тот понял: да, в эту минуту сотник Василий – единственный человек, на неукротимую ярость которого точно можно рассчитывать до конца.

– Идем? – спросил он.

– Идем, – ответил Василий.

В коридоре никого не было. Гуськом, по одному, пленники поднялись по узкой лестнице на палубу. Было раннее утро, но уже светало. Блеклые звезды еще сияли на ночном небе, но вот-вот должна была начаться заря.

Степан глотнул полной грудью свежего морского воздуха, и у него закружилась голова. Как давно уже он не дышал воздухом моря!

Ветер немного стих, и паруса слегка обвисли на реях. Корабль двигался вперед, колеблемый мелкой волной. Соленые брызги иногда долетали до палубы.

Окинув палубу взглядом, Степан мгновенно оценил обстановку. Сейчас ему впервые довелось осмотреть корабль более или менее внимательно, без подталкивания в спину.

Ну да, все правильно, как он и заметил в самом начале: четыре пушки по левому борту и четыре пушки – по правому. Еще одна, укрепленная на какой-то странной подставке, – ближе к корме, возле бизань-мачты. Сама корма поднята из-за построенной на ней каюты капитана.

Палуба загромождена ящиками, сложенными штабелем прямо посередине – между фок-мачтой и грот-мачтой – и прикрепленными к рангоуту такелажем. На поморских кочах так никогда не делали – палуба оставалась свободной, но тут уже Степану осталось только пожать плечами…

С носа слышались голоса матросов.

Что ж, пора начинать!

Четверо моряков сидели на самом носу корабля, привалившись к фальшборту. Несмотря на прохладный ветерок, они не замерзли: в руках у каждого было по большой кружке, прикладываясь к которым они тянули янтарную жидкость – бочонок с виски оказался вместительным.

Из-за штабеля ящиков палуба корабля не просматривалась с носа до кормы, так что вылезших из трюма пленников моряки заметили не сразу. Степан обогнул грот-мачту и осторожно, стараясь не запнуться о растянутые веревки такелажа, приблизился к носу корабля. В затылок ему прерывисто дышал Василий Прончищев, а чуть дальше палубные доски поскрипывали под шагами грузного хозяина Хявисте…

Когда их взгляды внезапно встретились, раздумывать было нельзя: Степан бросился вперед на первого моряка, уже поднимавшегося на ноги ему навстречу.

Они сцепились, и больше уж Степан не видел ничего вокруг себя. Моряк оказался гораздо выше его ростом – долговязый и жилистый. Он был пьян, но не настолько, чтобы его можно было легко одолеть пленнику, успевшему ослабеть от недокорма и долгого сидения в душном и темном кубрике.

Сначала Степан нанес ему удар кулаком в лицо – излюбленный и самый надежный прием в рукопашном бою. Если попасть в нос, это может сильно ошеломить противника.

Но не тут-то было: моряк увернулся, отклонив голову в сторону, и сам ударил Степана. Кулак пришелся в висок, отчего помор едва устоял на ногах. А чтоб стоять тверже, он схватил шведа за грудки и принялся сдавливать его.

В голове сильно шумело от полученного удара, но теперь кулаков врага можно было не бояться – они стояли на палубе, тесно прижавшись друг к другу, и пространства для размаха не было. Правда, моряк тыкал Степана кулаками в бока, но на это можно было не обращать внимания.

Другое дело, что действовать нужно было быстро: все четверо моряков дико закричали, едва завидев на палубе освободившихся пленников. Их крики разнеслись по всему кораблю, а это значило, что их слышали все остальные.

Пятнадцать безоружных людей, решивших сразиться с двадцатью семью вооруженными людьми, могли рассчитывать только на внезапность. А сколько может длиться внезапность? До первого крика тревоги.

Теперь этот крик уже прозвучал, и можно было не сомневаться – через минуту палуба заполнится вооруженными моряками, и тогда уж надежды наверняка не останется.

Чувствуя, что сил в руках не хватает и что сдавить шведа по-настоящему не удается, Степан подпрыгнул и ударил врага головой в подбородок. Лязгнули зубы, и швед откинул голову назад. В тот же миг он сумел стряхнуть с себя Степана, освободиться от его захвата. Своей длинной рукой он тут же описал полукруг, удар его кулака пришелся помору прямо в грудь. От этого удара у Степана захолонуло сердце, и в этот раз он не устоял на ногах – полетел на палубу. Ударившись плечом о край фальшборта, упал на колени.

«Все! – промелькнуло в мутившейся голове. – Это конец. Теперь это точно конец».

В этот момент перед его глазами внезапно возник нож. Этот длинный и широкий нож моряка валялся на палубе прямо перед ним. Видимо, моряки пользовались им, сидя с выпивкой и закуской, а когда началась схватка, просто позабыли о нем.

Но в этом ноже было спасение!

Схватившись за рукоятку, Степан ощутил тяжесть металла. Вот оно – оружие, у него, в зажатом кулаке!

Вскочив на ноги, помор бросился вперед. Сейчас он уже не заботился ни о чем, лишь бы достать врага. Хоть как, хоть куда, но ударить. Пусть не убить, но хотя бы ранить, чтобы если суждено сейчас бесславно погибнуть, то хотя бы не совсем зря, а с честью – пролив кровь противника.

Впрочем, ни о чем таком думать времени не было: он весь превратился в один стремительный бросок…

Наверное, швед действительно забыл о ноже и сейчас в предрассветной полумгле не заметил, как холодно сверкнула сталь в руке у русского пленника. Он стоял, широко расставив ноги и готовясь нанести пленнику решительный удар. Степан прыгнул на него, нагнув голову, и ударил ножом в живот сбоку. Лезвие беззвучно ушло в человеческую плоть, и послышался сдавленный стон.

Почувствовав, что эта рана не принесет победы и не убьет врага, помор выдернул нож и ударил снова – на этот раз выше, под ключицу. Бил он, не разбирая, а лишь стараясь нанести побольше ран, чтобы хоть одна из них оказалась смертельной.

Почему-то в этот миг Степан вспомнил соседку Матрену, жившую в соседнем доме. Была она вдовой и помощи по хозяйству не имела. Будучи мальчишкой, Степан однажды видел, как Матрена забивала свинью. Хряк был не слишком здоровый, но и с таким женщине справиться нелегко. Матрена, вооружившись ножом, наносила хряку удар за ударом. Тот истекал кровью, визжал на все село, но хозяйка не останавливалась. Ей нужно было убить хряка, и хоть делать она этого не умела, но и бросать не собиралась.

«Заколю, как свинью, – пронеслось у Степана сейчас в мозгу. – Истыкаю его ножом, как Матрена хряка, пока не издохнет!»

После второго удара швед пошатнулся и застонал громче. Из раны в ключице хлестала кровь и заливала кожаную куртку, подбитую сукном. Он наносил ответные удары кулаками, и они достигали Степана, но боли тот уже не чувствовал.

«Заколю, как свинью!» – повторял он про себя, и эта дикая мысль наполняла его радостью.

– Заколю!

Третий удар пришелся в левую сторону груди и, наконец, достиг желаемого результата. Лезвие с хрустом пробило грудную клетку и вошло в сердце. Человек – не животное, и когда у него останавливается сердце, он умирает сразу.