— Провод не одобрит — сказал он.

— Там все тоже пригрелись. Ты пойми, надо ломать систему, а не создавать ее. Надо искать таких людей, которые будут готовы пожертвовать собой ради Украины. Пожертвовать жизнями, а не деньгами. Пожертвовать, даже зная, что они не увидят победы, и может быть увидят дети, а то и внуки… Я много в последнее время читал, пытаясь понять, как нам выйти из той ситуации, в которой мы оказались. В Рашке, в начале двадцатого века было тоже самое. Был царизм. Его все ненавидели, но никто не мог ничего сделать. И тут появились эсеры. Они начали террор против царя и его правительства. Как они говорили — мелкими группами, под перекрестным огнем — к счастью. Они терактами убили несколько тысяч чиновников — генералов, губернаторов, даже родственников царя. Они не добились своего. Правительство устояло. Но во время большой войны — может, именно этих убитых эсерами людей не хватило Царю, чтобы устоять, чтобы не допустить революции.

Кит поежился.

— Потом-то все равно коммунисты пришли.

— Да, но мы-то умнее будем. И весь мир будет умнее, второй раз коммунистов не будет, не допустят просто. А евреи? Они создали Хагану и силой отвоевали себе землю под государство. Они против британской администрации теракты делали, взорвали бомбу в отеле «Царь Давид»! Их генерал — командовал антиеврейским арабским ополчением! Но они все равно создали Израиль и создали его именно те, кто взорвал бомбу в «Царе Давиде»! А потом — Англия, Америка уже на их стороне были.

— Что-то я не пойму, к чему ты клонишь.

— Мы должны поступать так же. Террор — несмотря ни на что. Пусть те же киевские политики думают, как нас приструнить. И думают, как себя вести, чтобы и их не взорвали.

— Москву взорвать сложно будет, — сказал Кит.

— Я не говорю про Москву. Сколько москалей по свету шатается? Они что, думают, что не надо отвечать за Путина, за Рашку, за то что их зеленые человечки творят на Донбассе, за наше национальное унижение? Ан — нет. Надо отвечать. Среди рашкован невиновных нет — пусть отвечают. Убить, а еще лучше — похитить. Выдвинуть требования. Хотите, чтобы мы их отпустили — возвращайте Крым и Донбасс. Нет — мы их вам по почте в посылке вернем. По частям.

— Ага — мрачно сказал Кит — а Путину будет дело до этого? Они же все потомственные рабы, а Путин — их хозяин. Одним рабом больше, одним меньше…

— А вот и посмотрим. Надо будет еще взрывы делать. Сколько рашистам недвиги здесь принадлежит…

— В Перу, кажется, вертолетный центр есть.

— Вот его и взорвать или поджечь. А если и этого мало, надо будет посольство рашистское захватить, выдвинуть требования.

Костенко взял Кита за руку.

— Ты пойми, — сказал он, глядя ему в глаза, — важно не то, что мы сделаем, важно то какой мы пример подадим. На свете несколько миллионов молодых украинцев. Как в Украине, так и по всему свету. Они ведь все понимают. Как думаешь, их задолбало, что об Украину все кому не лень ноги вытирают? Еще как задолбало. Мы им подадим пример как действовать. Объединяться, покупать автоматы — и действовать. Это будет победа. Украинская победа. Первая за много-много лет. Украину никто не боится — а будут бояться. Будет украинский Талибан. И пускай Путин думает, что с ним делать…

…

Вернувшись домой, Кит взял в баре на первом этаже бутылку горилки — медовой с перцем. Поднявшись наверх, он запер дверь, налил стакан и выпил. Потом налил второй и тоже выпил. Потом — начал пить прямо из горла.

Ему было страшно. Очень страшно. И что делать — он не знал.

Буэнос-Айрес — Монтевидео. 12 марта 2018 года

Снова паром, снова «Букебус», снова старые улицы Монтевидео. Город красивый, по сути, еще один район Буэнос-Айреса, но в другой стране. Дело к выходному, со всех сторон пахнет жареным мясом. Еще футбол — болели много, видимо выиграли что-то.

— Я пойду один, — я передал Слону пистолет — второй этаж, контора Сикейроса. Если что, кого за фаберже подвешивать, знаешь.

— Сикейрос — это кто?

— Адвокат и решала. Связан с колумбийцами и панамцами. Хотя… нет. Давай, вот как мы поступим.

…

Сикейрос — типичный южный прохвост с напомаженными усиками — уже собирался уходить. Мы с ним столкнулись в дверях. Тот стушевался, но на пару секунд, не более того…

— О, синьор…

— Привет, адвокат

Он знал меня как решалу и торговца валютой, связанного с доном Хосе.

— Торопишься куда-то?

— Да так…

— Ну, извини. Порешаем и пойдем.

Сикейросу пришлось зайти.

— У дона Хосе какие-то претензии?

— Да я бы не сказал…

— Тогда… в чем дело?

Я осмотрел офис. Старинное окно… старые обои на стенах — это винтаж, здесь ценится. Фото Эвиты Перон на стене…

— Эвиту уважаешь? Какая была женщина…

— Женщин и сейчас полно

— Что верно, то верно. А расскажи-ка мне, друг, кто в недвижку Столицы через хорватов заходит. А?

Глаза забегали. Знает?

— Мне-то откуда знать?

— Ну, может, слышно чего…

Я сделал шаг вперед, Сикейрос был вынужден отшагнуть назад.

— Да ничего не слышно.

— А я думаю, что ты врешь…

Как нельзя, кстати, появился Слон, встал у двери со стороны лестницы…

— Франко. Ты лучше скажи. Понимаешь, эти люди не своё вкладывают. А ворованное у нас, понимаешь?

— Я в политику не лезу! — выкрикнул вспотевший Сикейрос.

— Политика, она везде, Франко. Если ты не занимаешься политикой, она все равно занимается тобой. Ну?

Слон молчал и делал суровое выражение лица. Роль у него без слов.

— Или ты второй выход поищешь? Через окно, например? Через дверь как видишь, выйти не получится — занято.

— С Панамы деньги идут! — выкрикнул побледневший Сикейрос.

— С Панамы? А от кого конкретно?

— Не знаю!

— А если подумать хорошенько? Или ты летать научился?

— Там фонд есть!

— Как называется?

— Траст энд Гаранти.

— Доверие и гарантии? Ничего себе, название. Кто владелец?

— Не знаю.

— Врешь.

— Говорю же, не знаю!

Я посмотрел на стол адвоката.

— Ноут уже в сейф убрал? Доставай. Придется сверхурочно поработать немного.

…

У адвоката Сикейроса, как и у всякого решалы — в компьютере было много всего, и были подписки на все платные ресурсы для инвесторов — Блумберг там, и многое другое. За полчаса мы выяснили, кому принадлежит Траст энд Гаранти — это Садовник, шестой президент Украины. Но от него вела ниточка и в другую сторону — к фондам, которые контролировал