случае с быстрыми реакциями, но как быть с поведением и идеями, которые распространяются гораздо медленнее? Изучать социальное заражение за пределами лаборатории гораздо сложнее – и это касается не только человеческих популяций. Например, давно замечено, что синицы отличаются необычайной изобретательностью. В 1940-х годах британские экологи обратили внимание, что эти птицы научились пробивать клювом сделанные из фольги крышки молочных бутылок, чтобы добраться до сливок. Такое поведение синиц наблюдалось на протяжении нескольких десятилетий, но было непонятно, как этот навык распространялся по популяции[204].

Процессы распространения того или иного поведения у животных, содержащихся в неволе, неоднократно изучались, но в случае с популяциями в дикой природе сделать это затруднительно. Учитывая склонность синиц к новаторству, зоолог Люси Аплин и ее коллеги выбрали именно этих птиц, чтобы на их примере проследить за распространением идей. Для начала им требовалось нечто новое. Исследователи направились в лес Уайтам-Вудс неподалеку от Оксфорда и оставили там особый ящик, в котором были мучные черви. Чтобы добраться до еды, птица должна была сдвинуть дверцу в определенном направлении. Для того чтобы проследить за контактами синиц, зоологи закрепили почти на всех птицах, живущих в этой местности, автоматические устройства слежения. «Это позволяло в реальном времени получать информацию о том, как и когда отдельные особи приобретают знания, – рассказывала Аплин. – Поскольку сбор данных был автоматическим, нам не приходилось вмешиваться в процесс»[205].

Синицы объединялись в несколько отдельных субпопуляций; в пяти из этих субпопуляций исследователи обучили по паре птиц открывать ящик. Знания распространялись быстро: в течение двадцати дней три четверти синиц уже освоили этот способ. Ученые также наблюдали за контрольной группой птиц, которых ничему не учили. В конце концов несколько особей самостоятельно научились открывать ящик, но на появление и распространение знания в контрольной группе ушло гораздо больше времени.

Кроме того, в обученных популяциях знание оказалось очень устойчивым. Многие птицы не доживали до следующего сезона, но знание сохранялось. «Каждую зиму поведение очень быстро восстанавливалось, – писала Аплин. – Даже если нужным знанием обладала лишь небольшая доля особей, выживших с прошлого года». Она также отмечала, что процесс передачи информации между птицами подчиняется известным закономерностям: «Некоторые общие принципы аналогичны принципам распространения в популяции болезней: например, более общительные особи имеют больше шансов столкнуться с новым поведением и перенять его, а те, кто находится в центре социальных связей, становятся “краеугольными камнями” и “суперраспространителями” в процессе передачи информации».

Исследование также показало, что в дикой природе могут возникать социальные нормы. На самом деле существовало два способа открыть ящик, но среди птиц утвердился тот метод, которому научили их исследователи. Подобный конформизм еще ярче проявляется у людей. «Мы – мастера социального научения, – говорит Аплин. – Социальное научение и культура, которые мы наблюдаем в человеческих сообществах, имеют гораздо бо́льшие масштабы, чем все, что мы видим у других представителей животного царства».

Многие из нас чем-то очень похожи на своих друзей и знакомых – состоянием здоровья, образом жизни, политическими взглядами и материальным положением. Как правило, этому сходству можно найти три возможных объяснения. Свою роль здесь могло сыграть социальное заражение: возможно, вы ведете себя определенным образом под влиянием друзей. Или же наоборот: вы подружились с этими людьми, потому что у вас уже было что-то общее. Это называется гомофилией (рыбак рыбака видит издалека). Разумеется, ваше поведение может вообще не иметь отношения к социальным связям: просто вы оказались в одной среде, которая влияет на поведение всех. Социолог Макс Вебер приводил в пример толпу людей, открывающих зонты, когда начинается дождь. Они реагируют не друг на друга, а на тучи у себя над головой[206].

Далеко не всегда бывает легко понять, какое из этих объяснений – социальное заражение, гомофилия или общая среда – верно в конкретном случае. Любите ли вы какое-то занятие потому, что его любит ваш друг, или же вы подружились на почве общих интересов? Вы пропустили пробежку из-за того, что ее пропустил ваш приятель, или вы оба решили не бегать под дождем? Социологи называют это проблемой отражения, потому что одно объяснение может быть зеркальным отражением другого[207]. Дружеские отношения и поведение часто коррелируют, но очень трудно доказать, что причиной тому социальное заражение.

Таким образом, нам нужен метод, позволяющий отделить социальное заражение от других возможных объяснений. Самый надежный путь – спровоцировать эпидемию и наблюдать за происходящим: например, познакомить популяцию с определенным поведением, как это сделали Аплин и ее коллеги в эксперименте с синицами, и отследить его распространение. В идеале стоило бы сравнить полученные результаты с результатами случайно выбранной контрольной группы индивидов (не подвергавшихся воздействию) и оценить эффект эпидемии. Этот тип эксперимента хорошо известен в медицине и называется рандомизированным контролируемым исследованием.

Как применить этот метод по отношению к людям? Например, мы хотим поставить эксперимент, чтобы изучить распространение курения среди друзей. Один из вариантов – познакомить людей с поведением, которое нас интересует. Мы случайным образом выбираем нескольких человек, приучаем их к сигаретам, а затем наблюдаем, распространится ли это поведение среди их друзей. Хотя такой эксперимент помог бы нам выявить случаи социального заражения, нетрудно догадаться, что подобные методы вызывают серьезные этические вопросы. Мы не можем навязывать людям вредные привычки, такие как курение, оправдываясь тем, что это с некоторой долей вероятности поможет нам разобраться в механизмах социального поведения.

Вместо того чтобы прививать привычку к курению случайным людям, можно было бы посмотреть, как уже существующая привычка распространяется посредством новых социальных связей. Но для этого пришлось бы случайным образом изменить социальные связи и место жительства курильщиков, а затем отследить, как люди перенимают поведение у новых друзей. И такой подход тоже невозможно реализовать на практике: кому захочется полностью менять круг друзей ради исследовательского проекта?

В том, что касается постановки социальных экспериментов, работать с птицами, как это делала Аплин, во многом проще, чем проводить исследования на людях. Люди могут поддерживать социальные связи годами или даже десятилетиями, а птицы живут относительно недолго, и поэтому каждый год у них формируются новые сети взаимодействий. Кроме того, исследователи могут пометить бо́льшую часть птиц в определенной местности и отследить их связи в реальном времени. Это позволяет внедрить новую идею – например, как открыть ящик – и наблюдать, как она распространяется по новым сетям.

Бывают ситуации, когда и у людей сети дружеских отношений формируются случайным образом: например, при распределении новобранцев по ротам или первокурсников по группам[208]. К сожалению для исследователей, это единичные примеры. В реальной жизни ученые, как правило,