— Вся надежда на тебя, старик. Только на тебя. У меня плохие предчувствия. Говорю тебе, положа руку на сердце.

— A-а, черт! — не сдержался Мик, прочитав результаты некроскопии. Он надеялся, что криминалисты прольют хотя бы лучик света на его смутные догадки, но в бумаге излагалось всего лишь более пространное описание того, что он уже знал.

— Да, это были коровы из стада Джеффа. Но Мик и так определил это по меткам, выжженным у них на боках. Причиной смерти явилась потеря крови, имевшая место еще до того, как были вырезаны язык и гениталии. И это Мик понял — по отсутствию крови на месте происшествия. «О других результатах будет сообщено позднее», — говорилось в заключении криминалистов.

— Итак, все снова придется списать на волков, — кисло произнес Нэйт.

— Э-э, будь оптимистом, Нэйт, — отозвался Гэйдж. — Может быть, они отыщут на копытах семена или образцы почв, по которым можно будет определить место убийства.

— Может, нам парней из ФБР пригласить? Они-то уж точно в состоянии провести такой анализ. А у нас в глуши все делается просто: плюнул, дунул, лизнул — и с умным видом сделал вывод. — Мик встрепенулся, услышав про ФБР, но Нэйт продолжил: — Я не имею претензий к нашим криминалистам. У них нет необходимого оборудования и опыта. — Он повернулся к Мику. — Можешь идти, парень. Я тебя жду не раньше понедельника.

— Но я в полном…

Нэйт нетерпеливо остановил его:

— Ты не хуже меня знаешь, что в нашей профессии минута промедления смерти подобна. Пока ребра не заживут, на службе не показывайся. Разговор окончен.

Мик слишком долго жил по принципу беспрекословного подчинения приказу, чтобы затевать спор. На улице он надел фуражку и темные очки и бросил взгляд на супермаркет, расположившийся ниже по улице. «Хонды» Фэйт там не было; очевидно, хозяйка ранчо Монроуз поехала обживать свой дом. Заеду-ка, решил Мик, удостоверюсь, что все у нее нормально.

Но, проехав пятнадцать миль, на сто восемнадцатой отметке окружной дороги он внезапно остановился и обозвал себя последним идиотом. Взрослая женщина в здравом уме и твердой памяти решила жить в полном одиночестве в этом Богом забытом уголке округа Конард, так по какому же праву он позволяет себе вторгаться в ее частную жизнь? Она вообще могла бы остаться в Сан-Антонио, и тогда не он, а кто-то из местных полицейских опекал бы ее, Гэррет Хэнкок, например. Кроме того, там рядом больница, служба скорой помощи, возможность немедленно вызвать полицию…

Прилепилась же эта мысль: полиция! В гробу эта женщина видела полицию. Не любит она полицию. Не доверяет ей. И не без основания. Поэтому-то и ищет убежища у черта на рогах, а Мик Пэриш, не желающий в общем-то иметь никакого отношения к ее проблемам, как бы ему ни хотелось, не может выбросить их из головы.

— A-а, черт! — снова прошипел Мик. Все-таки следовало проявить поменьше деликатности прошлой ночью. Учитывая, что настоящей интимной жизни Фэйт не имела, нетрудно было бы довести ее до такого исступления, что всякое желание спорить вылетело бы у нее из головы.

Вместо этого Мик взъярился, Фэйт на глазах увяла, и вечер закончился тем, что оба разбежались по комнатам, недовольные собой и друг другом. В результате сегодня она уехала, а Мик неожиданно для самого себя ощутил пустоту. Никогда в течение всей своей сознательной жизни Мик Пэриш не чувствовал себя одиноким. Да, он сознательно избрал для себя уединенный образ жизни, но уединенность и одиночество не одно и то же; более того, по-настоящему уединенная жизнь возможна лишь тогда, когда человек не испытывает потребности в других.

Именно поэтому он не желал нарушать заведенный порядок жизни. С женщинами нельзя общаться, как с друзьями — на расстоянии; слабый пол через любые щели пролезет в сферу твоего личного бытия, чтобы навязать собственные порядки. А раз так, с какой стороны ни посмотри, вчерашний приступ его ярости избавил обоих от излишней головной боли.

Вот только в душе почему-то воцарилась холодная пустота, а в голову лезут самые ненужные мысли.

В чем же дело? Конечно, в нем самом. Не признаваясь себе в этом, он всю жизнь искал партнершу, которая могла бы войти в его жизнь отшельника, не нарушая строя этой жизни, а это, увы, квадратура круга, и до сих пор ни одному смертному не удавалось решить подобной проблемы.

Услышав, как к дому подъезжает машина, Фэйт поняла, что к ней изволил пожаловать очередной помощник шерифа. Стоило ей только войти в половине четвертого в дом и начать разгружать покупки, как к порогу подкатил черный полицейский «блейзер», и из него с предложением помощи вылез дежурный полицейский Тед Уоринг. Потом Тед пил у нее кофе и тогда же обмолвился, что такие мимолетные визиты дежурных помощников шерифа отныне не будут редкостью.

— То-то не будет отбою от покровителей, — отшутилась Фэйт, и с удивлением подумала, что перестала бояться людей в полицейской форме со звездой на груди, и все это — благодаря Мику.

— Шериф Тэйт каждого в округе держит под присмотром, — серьезно и важно пояснил Тед. — Просто одни больше нуждаются в нашем присмотре, другие меньше.

Перед тем как уехать, он сообщил, что к западу от ее ранчо находятся пастбища Хэла Уайета; иногда его телки, разрезвившись, перепрыгивают через ограду. И если она увидит поблизости ковбоев верхом на лошадях, пусть не беспокоится. А если надо, так они еще придут ей на помощь…

И вот во двор въезжает очередной «блейзер». Только на этот раз из него вылезает Мик Пэриш собственной персоной.

Фэйт почувствовала, как сердце ее радостно забилось. Уже много лет она не испытывала такого ощущения счастья, когда хочется взлететь, и вот это состояние вернулось. И все потому, что к ней пожаловал этот мрачноватый смуглый великан, такой грубый на вид, а на самом деле столь нежный, что при одном воспоминании о его ласках дух замирает.

Не пытаясь сдержать внезапную радость, Фэйт выскочила прямо на мороз, чтобы оказаться в его сильных, ласковых объятиях.

И Мик вдруг почувствовал себя дома.

Всю жизнь он чувствовал себя странником, и ему светило солнце чужих и далеких стран. Множество раз он рисковал своей шкурой, защищая идеалы страны, лишившей предков его матери всего, чем они владели, идеалы, являющиеся пустым звуком для большой части людей. Но для Мика американская мечта была мечтой человека о человеческом достоинстве, о независимости. Он славно делал свое дело, и теперь все его медали и знаки отличия вряд ли уместились бы на одном мундире. Но никогда и нигде он не мог почувствовать себя дома…

Только когда мороз начал пощипывать уши и щеки, они обнаружили, что целуются.

— Ну, и как тебе самостоятельная жизнь? — грубовато спросил Мик.

Смех Фэйт зазвенел как колокольчик.

— Моя самостоятельная жизнь длится ровно пять часов, и я еще не успела толком разобрать, что это такое.

— Кофе? — спросила Фэйт уже на кухне, и налила Мику большую кружку. — Ты знаешь, в перспективе мне потребуется собственный снегоочиститель.