Сашка надел рацию на плечи, приказал девчонкам занять наблюдательные посты, чтобы «противник Чижова с картой не утащил», и вместе с Колькой побежал по склону оврага.

Женька торопился. Крылья никак не вставали на место. «Испорчу!» — подумал он, досчитал до тридцати — это немного успокоило. Отнес собранный самолет шагов на десять, положил на пенек и полюбовался моделью издали. Потом взял ее за фюзеляж и побежал по поляне, с замиранием сердца ощущая, как воздух сильно давит на крылья и «Стрекоза» прямо рвется из рук.

Женька заправил бензобак, проверил, как действует аппаратура радиоуправления. Все было исправно. Женька лег на спину рядом с моделью и из-под ее крыла, как из-под крыла настоящего самолета, посмотрел в небо.

Сегодня оно сверкало той особой осенней голубизной, в которой не во что упереться взгляду. И если бы не причудливые редкие облака, высота неба не ощущалась бы совсем.

Земля загудела от чьих-то торопливых шагов. Женька поднял голову и увидел Сашку. Пригибаясь, он бежал среди редкого кустарника.

Сашка упал в желтую траву рядом с Женькой и минуты две не мог отдышаться. Потом рассказал, что их «подловили». Первым «влип» Колька Костылев со своими разведчиками. Их взяли в кольцо.

— «Ашники» обрадовались. Один из них отбился, я его взял в плен! Карту отобрал и бегом к рации. Она в кустах у меня спрятана была. Только на частоту настроился, стал штаб вызывать, как слышу: «Тихо!.. Они рядом». Смотрю, а по кустам трое с пеленгатором бегут. Тоже додумались, не один у нас Костылев — умник… Я даже рацию выключить не успел: карту спасал. Вот смотри!

Сашка разложил на траве карту и ткнул пальцем в красный крестик: «Здесь!» Оказалось, что знамя «Факела» находилось под боком у резервной группы.

— Передать бы сейчас это в штаб и через десять минут — победа!

Сашка привстал и три раза кукарекнул. На сигнал тревоги сбежались девчонки. Сашка быстро объяснил им, чтобы они цепью бежали к штабу. Если их задержат, то они должны пустить красную ракету. Он раздал им по ракете одиночного действия.

— Мне нужно знать, где у них коридор. По нему я пронесу карту. От вас, девочки, зависит успех операции. Я, на всякий случай, поставлю точки на ваших картах в том месте, где находится их знамя. Может, кому-то удастся добраться до штаба. Помните, что мы — на волоске!.. Они уже бегут к нашему знамени!

Оставив рюкзаки, девчонки побежали вниз по склону. А минут через пять со дна оврага взлетела красная ракета, потом другая, третья… Сашка, мрачнея все больше и больше, досчитал до шести и выдохнул: «Все!» Посмотрел в бинокль на дом лесника. Ему хорошо были видны даже ступеньки на крылечке. На третьей ступеньке прогуливался цыпленок, а на перилах, греясь на солнышке, довольно жмурилась большая трехшерстная кошка.

— Крупно мы погорели! По оврагу не пройдешь. А в обход — не меньше часа… Они опередят!

Никогда не видел Женька, чтобы Сашка был таким огорченным. Он отчаянно мотал головой, дрыгал ногами и вздыхал так, что шагов за десять было слышно.

— Ну хоть бы кто-нибудь вышел на крыльцо и вот так же посмотрел на нас! — Он поднял бинокль. — Я бы ему знаками все объяснил. Сидят, наверное, чай с вареньем пьют…

— Стой! Идея! — просиял Женька. — Будет карта в штабе. Ее доставит «Стрекоза».

— Она?

— Именно она. Давай карту! — Женька вырвал карту из Сашкиных рук, сложил ее вчетверо, открыл пластмассовый фонарь кабины и сунул ее туда. Потом скомандовал Сашке:

— Бери пульт управления! Как я крикну: «Пошел!», нажмешь кнопку, крайнюю слева, и будешь держать, пока я не прибегу. Понял?

— Вроде…

Сашка поднял с земли зеленую коробочку с антенной-прутиком и вопросительно посмотрел на Женьку.

Тот резко ударил пальцем по пропеллеру. Чихнув, мотор не набрал обороты и заглох. Женька с ожесточением ударил еще раз, еще, еще… Наконец, мотор затрещал, стреляя синим дымом. Женька подхватил «Стрекозу» и, пробежавшись с ней по поляне, плавно выпустил из рук. Она круто пошла вверх.

— Давай! — Женька взял пульт управления у Сашки. Не глядя, нажал нужную кнопку, и модель послушно развернулась вправо, а потом пошла прямо к дому лесника.

— Только бы долетела… — еле слышно прошептал Сашка.

«Стрекоза» шла с приличной скоростью и быстро превратилась в черную черточку, похожую на тире.

— Бинокль! — крикнул Женька.

Сашка поспешно приставил к его глазам бинокль.

Два круга сделал Женька над домом лесника в надежде, что на шум мотора кто-нибудь выйдет на улицу и тогда можно будет посадить «Стрекозу».

Но никто не выходил.

— Чего молчишь?.. Говори, что там? — нервно спросил Сашка, и бинокль запрыгал в его руках.

— Никто на улицу не выходит. Скоро горючее кончится… Никто не выходит… Еще круга на три хватит… Не знаю, что делать… Да держи ты бинокль нормально!

— Хоть бы через полчаса на всякий случай выходили. Я им потом всем втык сделаю! — прошипел Сашка. — Никакой ответственности!.. Ты, Жека, придумай что-нибудь! Вся надежда теперь на тебя…

Женька почти не слышал Сашкиных слов: он вел «Стрекозу» на третий круг.

Внизу холодно поблескивало зеленое полотно крыши. Он надавил кнопку снижения высоты. «Стрекоза» стремительно заскользила вниз.

Во рту у Женьки пересохло. Кровь гулко застучала в виски.

Он направил самолет на таран…

Женька не слышал громового удара, а только видел, как самолет носом врезался в крышу, как отлетели крылья и вместе с фюзеляжем, на две рейки которого у него ушло целых полтора месяца, покатились по крыше.

Из дверей выскочила вожатая Вера Аксенова. Кружась в воздухе, обломки «Стрекозы» падали прямо к ее ногам…

Женька отвернулся от бинокля. Сашка припал к окулярам и ликующе закричал:

— Нашла карту! Нашла!.. Это — победа! Победа! Ты, Жека, молодец!

Женька стоял в каком-то оцепенении. Перед ним снова и снова круто поворачивался зеленый бок крыши… Его палец, побелевший от напряжения, все еще отчаянно давил кнопку снижения высоты.

Соловьиная ночь

Они шли по лесной дороге, густо покрытой крупными каплями росы. Намокшие сапоги сочно шлепали по утрамбованной земле, и эхо от шагов убегало далеко вперед, до той границы, где легкий туман казался тяжеловесным и непроницаемым. Оттолкнувшись от него, словно от стены, оно возвращалось обратно, но это уже был не звонкий звук, а какое-то сиплое дыхание. Словно побывав в тумане, звук намокал, утрачивая первородную чистоту.

— Деда, скоро? —