— Это тебе еще один урок, — сказал Цирюльник. — Человека убить нисколько не труднее. Трудно удержать в нем искру жизни, а еще сложнее сделать так, чтобы человек был здоров. Вот на эти цели и должны быть обращены все наши помыслы.

Стояла поздняя осень, погода благоприятствовала сбору трав, и учитель с учеником прочесывали леса и вересковые пустоши. Цирюльник особенно хотел отыскать портулак; тот, если растворить его в Особом Снадобье, снижал жар и постепенно прогонял лихорадку. К глубочайшему разочарованию Цирюльника, портулака они не нашли нигде. Были, впрочем, растения, попадавшиеся достаточно часто: лепестки красной розы использовались для припарок; тимьян и желуди, растертые в порошок и смешанные с жиром, годились для втирания в гнойники на шее. Были и такие, которые приходилось добывать с трудом: нелегко выкопать корень тиса, а он помогает беременной женщине сохранить плод. Они собирали укроп и сорго лимонное — мочегонные средства; аир болотный, помогающий предотвратить ухудшение памяти, вызванное холодными влажными испарениями; ягоды можжевельника, которые в вареном виде помогали открыть закупоренные дыхательные пути; люпин, позволяющий вытягивать гной, если приложить к воспаленному месту тряпицу, смоченную в его горячем отваре; мирт и мальву, каковые облегчают чесотку.

— Ты растешь быстрее, чем эти травы, — с кривой улыбкой сказал Цирюльник, и то была чистая правда: Роб вымахал ростом уже почти с учителя и давно вырос из той одежки, которую сшила ему в Эксмуте Эдита. Но когда Цирюльник привел его к карлайлскому портному и заказал «новую зимнюю одежду, которой хватит на ближайшее время», портной лишь покачал головой:

— Мальчик еще растет, разве нет? Лет пятнадцать-шестнадцать? Такие парни быстро вырастают из старой одежды.

— Шестнадцать? Да ему одиннадцать только исполнилось!

— Тогда он вырастет очень высоким мужчиной! — И портной взглянул на Роба со смесью удивления и уважения. — На нем сшитая мною одежда станет словно съеживаться. Позволено ли будет предложить, чтобы мы переделали что-нибудь из старого?

Так вышло, что еще один наряд Цирюльника, на этот раз из почти еще приличного серого материала, был перекроен и перешит. Они все дружно смеялись, когда при первой примерке оказалось, что одежда слишком просторна для Роба, однако рукава и штанины коротки. Портной убрал лишнее по ширине, а из полученного материала надставил штанины и рукава, скрыв швы щегольскими полосками синей ткани. Почти все лето Роб бегал босиком, но скоро должен был выпасть снег, и мальчик обрадовался, когда Цирюльник купил ему башмаки из сыромятной кожи.

В этих башмаках он прошагал через площадь Карлайла до церкви Святого Марка и постучал в ее массивные дубовые двери. Прошло немало времени, пока они отворились; перед Робом стоял пожилой викарий[37]со слезящимися глазами.

— Позвольте спросить, отец. Я ищу священника по имени Ранальд Ловелл.

Викарий захлопал глазами.

— Я знал священника с таким именем, он помогал Лайфингу служить мессу в те времена, когда Лайфинг был епископом Уэлла. На Пасху будет десять лет, как он умер.

— Нет, я ищу не этого, — покачал головой Роб. — Я своими глазами видел отца Ранальда Ловелла всего года два назад.

— Ну, может, тот, которого я знал, был Хью Ловелл, а вовсе не Ранальд.

— Ранальда Ловелла перевели из Лондона в одну церковь на севере. С ним мой брат Вильям Стюарт Коль. Тремя годам младше меня.

— У твоего брата теперь может быть другое имя во Христе, сын мой. Священники нередко отдают мальчиков в монастыри, и те становятся пономарями. Ты поспрашивай других, везде расспрашивай. Ибо святая наша матерь Церковь есть море безбрежное, я же в ней — лишь рыбка малая. — Старик священник приветливо кивнул Робу головой, и мальчик помог ему притворить тяжелые двери.

* * *

Поверхность маленького пруда за городской таверной затянуло тонкой коркой льда. Цирюльник указал пальцем на пару костяных коньков, подвешенных к потолочной балке в домике, где они жили:

— Жаль, что они такие маленькие. Тебе не подойдут, у тебя ступни необыкновенно большие.

Что ни день, лед становился все толще, и однажды утром, когда Роб вышел на середину и топнул ногой, лед лишь отозвался глухим стуком. Роб снял с балки маленькие коньки. Они были вырезаны из оленьего рога и очень похожи на те, что смастерил ему отец, когда Робу было шесть лет. Из тех он быстро вырос, но все равно пользовался ими целых три зимы, так что теперь Роб взял эти коньки, вышел с ними на пруд и привязал к ногам. Поначалу он катался с удовольствием, да только острия коньков затупились, и это, а также их малый размер, подвело его, едва лишь он попытался развернуться. Размахивая руками, он тяжело шлепнулся на лед и проскользил по нему изрядное расстояние.

И тут услышал чей-то смех.

Девушке было, вероятно, лет пятнадцать. Она хохотала громко, заливисто.

— А ты можешь лучше? — запальчиво спросил ее Роб, отмечая в то же время, что она красивая куколка: очень худая, с тонкими ногами и с волосами черными, как у Эдиты.

— Я? — переспросила она. — Да что ты, я не умею, да и смелости мне ни за что в жизни не хватит.

Весь гнев Роба сразу утих.

— Эти коньки больше годятся на твои ноги, чем на мои, — сказал он. Снял коньки и отнес их к берегу, где стояла девочка. — Это совсем не трудно. Давай я тебя научу.

Он быстро преодолел ее возражения и вскоре уже привязывал коньки к ее ногам. Девочка не могла удержаться на непривычно скользкой поверхности льда и вцепилась в Роба. Ее карие глаза от тревоги расширились, а тонкие ноздри раздувались. ж

— Не бойся, я же тебя держу, — подбодрил он. Он поддерживал девочку сзади и подталкивал ее вперед по гладкому льду, ощущая теплоту ее ляжек.

Вскоре она уже смеялась и визжала, когда он вез ее вокруг пруда снова и снова. Зовут ее Гарвин Тэлбот, сказала девочка. У ее отца, Эльфрика Тэлбота, усадьба за городом.

— А тебя как зовут?

— Роб.

Она без умолку щебетала, обрушивая на него лавину сведений — городок-то был невелик. Девочке уже было известно, когда они с Цирюльником приехали в Карлайл, каким ремеслом занимались, сколько провизии закупили, в чьем доме теперь живут.

Очень быстро ей понравилось на льду. Глаза ее сверкали от удовольствия, а щеки раскраснелись от морозца. Волосы развевались, открывая розовое ушко. Верхняя губа у нее был очень тонкой, зато нижняя казалась опухшей. На скуле виднелся побледневший синяк. Когда она улыбалась, Роб видел, что один зуб на нижней челюсти шатается.

— Значит, вы осматриваете людей?

— Ну да, конечно.

— И женщин?

— У нас есть кукла. На ней женщины показывают, где у них болит.