Лишь одно тревожило Фань Куая, мешало отбросить лишние мысли и со спокойной душой думать о грядущих боях. Лю Дзы пообещал деве найти ее сестру. Ладно! Это – дело благородное и угодное Небесам, вот только к чему брату Лю постоянно носит на груди небесный амулет? Вот и сейчас, отпустив поводья и позволяя Верному самому выбирать дорогу, Лю Дзы вытащил из-под одежды медальон, подцепил ногтем крышечку и все смотрел да смотрел и только улыбался этак задумчиво.

Фань в сердцах шумно вздохнул.

– Беспокоишься? – Проницательный братец Синь оказался тут как тут. Он тоже придержал коня, чтобы не мешать предводителю созерцать и предаваться размышлениям.

– Угу, – кивнул силач. – Вот сам посуди, братец… От одной небесной девы мы, хвала Матушке Нюйве и почтенному Линь Фу, избавились… В смысле пристроили ее… то есть…

– Да понял я, понял. И что?

– А то! Сам глянь! Теперь он от чудных этих картинок глаз не отрывает! Не получится ли так, что будет теперь у нас забота похуже, а? Вместо небесной девы – хулидзын?

– А почему ты так против? – пожал плечами Цзи Синь. – Вспомни, у многих великих людей в родне имеются лисы-оборотни. Будь то прославленный стратег, мудрый министр или могучий генерал, почти у каждого бабушка или прабабушка девятью хвостами щеголяла!

– Ну это ты хватил! – Фань с тревогой покосился на командира Лю.

Командир Лю мечтательно щурился и чему-то ухмылялся.

– Мы еще той хулидзын в глаза не видывали, а ты уж ее готов с братом Лю усадить за красной занавеской!

– Так и я тебе о чем, – безмятежно отмахнулся Цзи Синь. – Поживем, брат, увидим.

– Угу, – вздохнул Фань Куай и усилием воли изгнал из сердца тревогу за брата Лю.

Гора, храм и деревня остались там, за туманом, а впереди, насколько хватало глаз и дальше, простирался мир людей, человеческих страстей и войн. И в этом бескрайнем море опасностей и возможностей троим побратимам нужно было не только выжить, но и возвыситься.

Люси

Ей снились рыбы и гады, твари земные и небесные, многоцветье оперения невиданных птиц, золотые изгибы змеиных тел, блеск влажных чешуек, перевернутая чаша небосвода в бесчисленных искорках звезд, бездонная, словно Людмила заглянула в самый глубокий из колодцев… Ей слышался рев ветра и грохот водопадов, треск пожаров и рокот копыт по выжженной степи – и легкий, невесомый голос струн, словно кто-то высоко-высоко, в невообразимой вышине, а может – глубоко-глубоко под ногами, слегка касался неведомого инструмента тонкими пальцами. В завораживающую, чем-то тревожащую, куда-то зовущую мелодию вплетался какой-то чуть влажный звук, легкий ритмичный скрип. Окруженная видениями, оглушенная и бессильная, Люся попыталась прищуриться, сосредоточиться хоть на чем-то материальном, послать себя как стрелу, как пулю – без промаха в единственную цель. Почти получилось, почти. Влажные шлепки и скрип исходили от старого, потрескавшегося гончарного круга. Чья-то неутомимая нога крутила и крутила его, а тонкие, чуть испачканные пальцы едва касались еще темного и бесформенного комка глины, будто неведомый гончар на миг задумался. Что это будет? Чаша ли? Кувшин? А может, человек?

Золотые глаза с вертикальными змеиными зрачками взглянули на нее – и Люся поняла, что летит, словно падающий лист, кружась, летит куда-то вниз, плавно, стремительно, неудержимо…

И очнулась, силясь сохранить в памяти то невероятное, то неведомое, за чем она ненароком сумела подглядеть.

По давней детской привычке она не открыла глаза сразу, а полежала так немного, пытаясь в темноте под сомкнутыми веками восстановить этот долгий, этот жуткий, этот запутанный сон. Это же был просто сон? Глиняные рыбки, вихрь, перенесший их из Шанхая куда-то в древность, разлука с Таней, клетка… Просто сон, длинный и красочный бред, а теперь она проснулась, очнулась с ломотой в теле и слабостью, как тогда, после тифа, и сейчас все снова станет хорошо…

– Госпожа Лисица! – Чей-то голос оглушил Люсю так, словно ей с размаху залепили пощечину – до слез. – Госпожа Лисица! Вы очнулись?

Можно было продолжать жмуриться, еще одно, еще два бесконечных мгновения убеждая себя, что почудилось, что привиделось… Но саму себя обманывать – последнее дело. А раз уж так все повернулось, надо вставать и драться. «Сколько голову в песок не суй, страусом не станешь», – она же сама любила это повторять.

– Госпожа Лисица!

Люся открыла глаза и со злой горечью убедилась – бред продолжается. Стало быть, все случилось взаправду. Если что-то плавает, как утка, и крякает, как утка, значит, это утка и есть. Если вокруг пахнет, как в Древнем Китае, все выглядит, как Древний Китай, и окружают тебя древние китайцы, значит, именно в Древнем Китае ты и находишься.

Выпростав руку из-под тяжелого одеяла, которым кто-то позаботился укрыть ее до самого подбородка, девушка первым делом пошарила на груди, ища рыбку. Ладонь наткнулась на пустоту, и Люся подскочила, как будто ее ожгли кнутом, резко села на постели и уперлась в тюфяк руками, пережидая приступ головокружения.

Рыбки не было! Как не осталось на ней ни следа той одежды, в которой «небесная лиса» сидела в клетке. Кто-то обмыл и переодел ее, но это обстоятельство волновало девушку в последнюю очередь. А вот пропажа рыбки…

– Ты! – Люся развернулась и сверкнула глазами на какую-то незнакомую молоденькую девчонку, испуганно отшатнувшуюся от кровати. – Ты! Где мой амулет?!

Вместо грозного рыка, правда, получилось какое-то шипение, но прислужнице хватило и этого. С жалобным писком она повалилась на колени и залепетала быстро-быстро. Из этих причитаний «небесная лиса» разобрала только: «Ваша слуга не знает» и «Ваша слуга заслуживает смерти». «Ага!» – подумала Люся. Соображала она всегда быстро, и даже остатки беспамятной мути в голове не помешали сделать выводы, тем более что они прямо-таки напрашивались.

Первое. Она не в клетке, не в цепях и не в рубище, а, напротив, проснулась в хорошей постели, в тепле, одетая в шелковое… э… одеяние. Стало быть, ей оказали уважение.

Второе. К небесной лисе приставили служанку. Значит, не только уважают, но еще и боятся.

Третье. Раз тебя приняли за госпожу, веди себя как госпожа. С этими китаезами по-другому нельзя. Такой народ азиаты: доброта у них считается за слабость, а резкость и грубость, наоборот, отваживают охотников небесным лисам шерстинки пересчитать. Ну, во всяком случае, в Шанхае двадцатых годов двадцатого века это именно так работало. А что здесь?

– Подай мне одежду, – приказала Люся, мгновенно вживаясь в роль госпожи. – Я желаю встать, умыться и выйти отсюда. Живей!

– Но, госпожа лисица! – взвыла служанка. – Генерал Сян строго-настрого приказал…

– Генерал Сян? – переспросила было девушка, но тут же вспомнила, что она – небесная лиса, прожившая тысячу лет, которой ведомы все тайны Земли и Неба. – А, тот самый генерал Сян!

Что это за генерал и с каким гарниром его подавать, можно потом разобраться. Но добыть информацию надо уже сейчас. Ковать железо, пока горячо, и добивать противника, пока оборона ослаблена. Использовать преимущество внезапности, короче. Папочкины любимые древние авторы именно такое и советовали. Зря, что ли, Люся столько их перечитала?