— Все, что Грей сказал обо мне, — правда, — ровным тоном произнесла она. — Скромная вдова, чистая как лилия, с незапятнанной репутацией, тайно наслаждающаяся каждой секундой чудовищных оргий в доме Бобо.

— Ну и чего ты ожидаешь от меня? — недовольным тоном поинтересовался я. — Надеешься, разрыдаюсь?

— Ты жалкий, ничтожный ублюдок, Дэнни Бойд! И ты знаешь об этом!

— Я устал. Всегда страшно устаю, когда приходится убивать.

— У тебя не было выбора, — спокойно констатировала она. — И я восхищаюсь тобой, Дэнни. Уж если любишь ублюдков, то выбирай настоящего!

Я допил мой бокал, встал с дивана и заковылял в спальню. Освободиться от одежды оказалось непросто, как и залезть под душ. Осторожно вытеревшись, вернулся в спальню. Обнаженная Элеонора стояла перед зеркалом. Когда я вошел в комнату, она повернулась ко мне и, содрогнувшись, всхлипнула:

— Только взгляни на нас! Как куски мяса в лавке мясника!

Я откинул одеяло и осторожно вытянулся на постели. Она тут же выключила свет и легла рядом.

— Я знаю, это смешно, — шепнула Элеонора. — Но мне будет легче смотреть в глаза капитану Шеллу, если наше алиби будет честным.

— Честным? — удивился я..

— Да, честным, — настойчиво повторила она. — Так же, как алиби Мелани и Адамса. — И осторожно коснулась моего члена.

Я вздрогнул от боли.

— Ничего не получится? — испуганно спросила Элеонора.

— Трудно сказать, — усомнился я. Ее пальчики профессионально затрепетали, а я почувствовал, как он приподнял голову.

— Наверное, я не права и делаю тебе больно, Дэнни? Она внезапно встала на колени, опустила голову, и я чувствовал неизъяснимое блаженство, когда ее язычок вызвал у меня гордую, но болезненную эрекцию.

— Больно? — продолжала нервничать она.

— Ужасно, — честно признался я. — Но продолжай. Чуть позже Элеонора оседлала меня и очень осторожно опустилась на мой пульсирующий член.

— Ой! — вскрикнул я.

— Больно, Дэнни?

— Нет, все отлично, — возразил я. — А как твои дела?

— Отлично! — отозвалась она. — Ой!

Все-таки мой старик был прав, решил я, когда мы, вот так охая, достигли вершины блаженства. Он часто повторял: “Охота пуще неволи!"