В свои сети заманивают лаской, лестью, коварством, подлостью, не щадя ни своих, ни чужих детей, ни родных, ни близких. В этой подлой жестокости никто не в силах их остановить. Только Бог может их образумить. Если, конечно, захочет. Вот я и хочу просить Его об этом. Просить буду до конца дней моих. Может, услышит, может, образумит их, может, захочет помочь, ибо красные без царя в голове и без Бога в душе не знают, что творят. Словом, буду помолиться и за белых, и за красных. Ведь все они русские.

Пойду по снегам, потому что не хочу отдавать свою жизнь красным. Не хочу, чтобы была уничтожена еще одна капля русской крови. И сам я тоже не хочу и не могу более отнимать чужие жизни… Иду по этой земле, зная, что непременно доберусь до своей цели, что не сгину бесследно в белых снегах, ибо Бог сохранит меня, раз не дал погибнуть в гражданской бойне, раз не дал растерзать безумной толпе, раз не дал сгинуть бесследно в застенках чекистов.

Вот с такою верою иду на запад. И чем ближе я к цели, тем больше убеждаюсь в своей правоте, ибо в самый трудный час кто-то всегда приходит мне на помощь. Вот и сейчас Бог послал вас…»

Белый взглянул на Отца Детей и повторил:

— Это Бог послал вас…

— Да, без Него ничего не делается на земле… — согласился хозяин.

— Знаю.

— Когда выпадет снег, я дам тебе упряжку самых смирных и выносливых оленей, и ты уедешь на них, — сказал хозяин.

— Хорошо, дожить бы до снега.

Потом, ловя рыбу, сидя в «мастерской» в кругу стружек, стоя возле дымокура или осматривая стадо, они в деталях обсуждали, как Белый поедет в Европу. Можно было по побережью Ледовитого океана, но эта дорога долгая и трудная, а можно было через Березово, этот путь короче, но опаснее. Для этого надо доехать до верховья Казыма, оттуда вдоль реки до Березово, а затем вдоль Сосьвы до Урала и дальше к Богословскому заводу. Там начинается узкоколейная железная дорога. По ней — до Кушвы. А дальше через Пермь, Вятку, Вологду, Санкт-Петербург прямая дорога на Гельсингфорс — это уже Финляндия, это уже свобода.

У каждого пути были свои преимущества и недостатки.

— Ладно, доживем до осени, — сказал Отец Детей.

— Доживем, там видно будет, — согласился Белый.

Когда выпал снег и встали реки и озера, мужчины собрались в путь на двух упряжках. Договорились, что Отец Детей проводит гостя до Божьего Озера, что в верховье Казыма, где живут его дальние родственник, а там окончательно решат, по какому пути дальше поедет Белый: то ли оттуда повернет прямо на Север, то ли на запад — вдоль реки, к Березово. В любом случае, как это принято у остяков, хозяева тамошнего селения проводят его до следующего селения. Одного не отпустят. А красных особо остерегаться нечего: в меховой одеж-де, владея языком, мало кто догадается, что он не остяк, а русский.

«Тем более что в нашем роду был русский, — сказал Отец Детей. — Лет сто назад Белый Царь выслал сюда на поселение каких-то бунтарей, которые против него пошли. Так вот, один из них женился на девушке из нашего рода и остался здесь. Звали его Ай Русь Вунг.[21]Почему так прозвали? Обычно так зовут тех, кто женился на младшей дочери, на младшей сестрице рода. Есть старший зять, есть средний, есть младший. Так вот, всякие забавные истории про младшего русского зятя рассказывают: как он учился ловить рыбу, пасти оленей, выслеживать зверя и птицу. Вначале все делал не так, как нужно. Ну и часто попадал впросак. Но настырный был, работящий, всему научился, и в роду полюбили его. А потом у него свой род пошел. То ли сыновьям его, то ли внукам очень пришлась по душе рыбная ловля. Они занялись рыбным делом, и двое из них переселились к устью Оби, где водится много белой рыбы: осетр, стерлядь, нельма, муксун… Сказывают, до сих пор их потомки там живут, возле Обдорска-города рыбу промышляют. А фамилия у них не остяцкая — Салтыковы. У царицы Екатерины кто-то из их предков служил. Вот от тех Салтыковых и досталась фамилия нашему Малому Русскому Зятю и его потомкам…»

— Спросят, скажешь: в роду был русский, — сказал хозяин.

Белый кивнул.

— У многих остяков, живущих по берегам Иртыша и Оби, фамилии почему-то пошли чисто русские, — рассказывал хозяин.

— Может, смешались давно с пришедшими из России?

Хозяйка накрыла на стол, сели выпить чай перед дорогой. Хозяин, попивая чай, кивнул в сторону, куда они поедут, и сказал, давая понять Белому, что собрался в путь не только ради него:

— У меня там есть и свои дела…

— Какие?

— Давно там не был, пора поклониться богам тех земель и вод.

Перед отъездом Белый, отдавая Отцу Детей винтовку и револьвер со всеми патронами, сказал:

— В лесу живете, в смутное время. Может, пригодится дом, землю защитить…

— А ты как же?

— Обойдусь.

— Без оружия, без защиты?

— Теперь я с Богом, — улыбнулся Белый и кивнул на часовню.

Отец Детей тоже глянул на Божий дом.

— Захочет — спасет, захочет — погубит, — сказал Белый.

— Так-то оно так.

— И оружие не поможет.

— Так-то оно так, — повторил Отец Детей.

Белый обвел погрустневшим взглядом селение, потом расцеловал детей, а Матери поцеловал руку и на прощание сказал:

— Мир тесен. Может, еще свидимся когда. Может, наши дети свидятся.

— Свидимся… — многозначительно сказал хозяин, глянув на небо.

— Жизнь не имеет предела… — вздохнула Матерь Детей.

— Не забывайте Божий дом, — попросил Белый. Помолчал, потом добавил: — Буду молиться за всех вас.

— Удачи и здоровья! — пожелала хозяйка.

— С Богом!..

Упряжки тронулись. Хозяин впереди, а за ним гость, ставший близким и родным за прошедшее лето. Отъехав, он оглянулся. Полукругом неподвижно стояли дети возле Матери. Они молча и грустно смотрели ему вслед. Только неугомонный Ромка, не совсем понимая, что дядя Петя, дядя Здравствуй, покидает их дом навсегда, бодро помахивал правой рукой.

Он уезжал в Европу, к своей семье, и чтобы молиться за безвинно убиенных русских, за свой, как он выражался, неразумный народ, за свою погибшую Россию. Что его ожидало в пути, никто не знал.

Дорога привела Матерь с детьми к селению. Первыми почуяли приближающееся жилище олени, Угольный и Молочный. Предчувствуя отдых, быки-братья сами прибавили шаг, заспешили. Увидев чумы, обрадовались и путники.

Наконец-то люди! Наконец-то тепло, пища и уют! Наконец-то олени!

Матерь Детей остановила упряжку, быстро завязала поводок-вожжу и рванула дверь ближайшего чума. И остолбенела. В чуме было полно людей, но все они в странных позах. Все неподвижны. Голова в платке с бахромой. Головка в оранжевом платке.