Мои губы кривятся, как от кислого.

– Он не страшный.

– Нет, конечно же, – ухмыляется она.

– Не знаю, где он.

– Ну, тогда можешь и его из постели поднять. Нам надо забыть об этих ублюдочных детях союза лихачей и эрудитов. Снова стать единым целым.

– Ублюдки от союза лихачей и эрудитов, надо же, – смеюсь я.

Она толкает дверь, и мы оказываемся в большом помещении, напоминающем мне вестибюль. Пол здесь выложен черным мрамором с огромным белым символом посередине, но этот знак закрыт койками и матрасами. Лихачи, мужчины, женщины и дети, повсюду, и ни единого правдолюба.

Линн ведет меня влево, между рядами постелей. Глядит на мальчишку, сидящего на одной из крайних, на пару лет нас моложе. Он пытается развязать узел на шнурках.

– Гек, придется тебе найти другую постель, – произносит она.

– Что? Ни за что, – отвечает он, даже не поднимая взгляда. – Я не буду снова носиться взад и вперед только из-за того, что тебе на ночь глядя захотелось потрепаться с одной из твоих дур-подружек.

– Она мне не подружка! – рявкает Линн. И она права. – Гек, это Трис. Трис, познакомься с Гектором, моим младшим братом.

Услышав мое имя, мальчик вздергивает голову и открывает рот.

– Привет, – здороваюсь я.

– Ты дивергент, – отмечает он. – Мама говорила держаться от вас подальше, вы опасны.

– Ага, большой страшный дивергент, и силой мысли она заставит твою голову лопнуть, – говорит Линн, тыкая ему промеж глаз указательным пальцем. – Только не говори, что на самом деле веришь во всю эту детскую чушь про дивергентов.

Его лицо становится пунцовым, и он хватает часть своих вещей, лежащих кучей рядом с постелью. Мне неудобно, но он быстро перекидывает все через пару матрасов. Гектор не собирается уходить далеко.

– Я сама, – говорю я. – В смысле лягу спать.

– Ага, конечно, – ухмыляется Линн. – Но он заслужил такое отношение. Назвал Зика предателем, прямо в лицо Юрайе. Не то чтобы это неправда, но не надо стебаться. Думаю, это в нем от правдолюба. Считает, может говорить все, что вздумается. Эй, Мар!

Марлен приподнимает голову с матраса и улыбается мне во все зубы.

– Эй, Трис! – говорит она. – Добро пожаловать. Что такое, Линн?

– Не пошлешь девчонок за одеждой? – говорит Линн. – Только не рубашки. Джинсы, белье, ботинки?

– Конечно, – кивает Марлен.

Я кладу нож рядом с матрасом.

– О какой «детской чуши» ты упоминала? – спрашиваю я.

– Про дивергентов. Люди с особыми способностями мозга? Ладно, а?

Она пожимает плечами.

– Знаю, что ты в нее веришь, но я – нет.

– Тогда как ты объяснишь мне способность сохранять осознание во время симуляций? – спрашиваю я. – Или вообще не поддаваться им?

– Думаю, лидеры фракций выбирают людей случайным образом и испытывают на них другие симуляции.

– Зачем им это?

Она машет рукой.

– Отвлекающий маневр. Все озабочены дивергентами, как моя мама, и перестают обращать внимание на остальное. Другой способ контроля сознания.

Она оглядывает меня и топает носком по мраморному полу. Интересно, помнит ли она, как сама была под контролем сознания. Во время симуляции.

Я так сосредоточилась на том, что случилось с альтруистами, и совсем забыла о лихачах. Сотни людей очнулись и узнали, что на них легло черное клеймо убийц. Но они совершали преступления не по своей воле.

Я решаю не спорить с ней. Если она хочет верить в заговор властей, не уверена, что я смогу ее переубедить.

– Я принесла одежду, – говорит Марлен, подходя к нашим матрасам. У нее стопка черной одежды размером с ее грудную клетку, и она с гордостью отдает ее мне.

– Я даже твою сестру на чувство вины пробила, Линн. Она три платья отдала.

– У тебя сестра есть? – спрашиваю я Линн.

– Ага. Ей восемнадцать. Была на инициации вместе с Четыре.

– Как ее зовут?

– Шона, – отвечает она и смотрит на Марлен. – Я сказала ей, что платья нам теперь не скоро понадобятся, но она, как обычно, не слушала.

Я вспоминаю Шону. Она была среди тех, кто ловил меня на спуске с небоскреба.

– Драться в платье было бы легче, – говорит Марлен, постукивая пальцами по подбородку. – Ногами махать проще. Кому какая разница, если ты посверкаешь перед врагами нижним бельем, если ты им заодно наваляешь?

Линн умолкает, видимо, понимая, что это умно, но не желая признаваться.

– А насчет посверкать нижним бельем? – спрашивает Юрайя, обходя матрас. – Я всегда «за».

Марлен тыкает его кулаком в руку.

– Мы ночью собираемся залезть на «Хэнкок Билдинг», – говорит Юрайя. – Вам надо идти. В десять.

– Спуск по тросу? – спрашивает Линн.

– Нет. Наблюдение. Мы слышали, что у эрудитов свет целую ночь горит, так будет проще заглядывать в окна. Посмотреть, что они там делают.

– Я иду, – говорю я.

– Я тоже, – откликается Линн.

– Что? Ой, я тоже, – произносит Марлен, улыбаясь Юрайе. – Надо еды взять. Пошли?

– Конечно, – подытоживает он.

Марлен машет рукой, и они уходят. Обычно она слегка подпрыгивает, будто все время спотыкается. Но сейчас ее шаги более плавные, красивые, но лишенные той детской радости, которую я всегда в ней замечала. Что с ней случилось, когда она была под действием симуляции?

Линн сжимает губы.

– Что? – спрашиваю я.

– Ничего, – отрезает она. Качает головой. – Просто они куда-то идут, одни, на ночь глядя.

– Похоже, ему понадобится помощь всех его друзей, – говорю я. – Вся эта штука с Зиком, и все такое.

– Ага. Что за кошмар. Вот он был с нами, и тут…

Она вздыхает.

– Без разницы, как долго ты учишь человека быть храбрым… Ты никогда не узнаешь, чему он научился, пока не произойдет что-то серьезное.

Она внимательно смотрит на меня. Я никогда не замечала, какие у нее странные глаза. Карие, с золотом. Сейчас у нее уже немного отросли волосы, и еще я подмечаю изящный нос, полные губы… Она потрясающая, хотя и не старается такой выглядеть. Я ей завидую, но потом понимаю. Линн, должно быть, терпеть этого не может. Именно потому и побрила голову.

– Ты храбрая, – говорит она. – Но ты сама в курсе. Но я хочу, чтобы ты знала – я так считаю.

Она делает мне комплимент, но у меня все равно складывается ощущение, что она сказала какую-то гадость.