— Нам удалось растянуть строительство железной дороги на пять лет, и это были по-настоящему счастливые годы.

С раннего детства Джерри был большим трусом. Он не мог вынести никакой боли. И становился вдвойне уязвим из-за своей любви к удовольствиям самого разного рода. Он любит конфеты, мороженое и хорошую еду, а, если ему приходится ждать еды лишних пятнадцать мнут, весь рот у него переполняется слюной, а в животе начинается громкое урчание. Подростком он не мог контролировать свои эрекции, из-за которых частенько попадал в неловкие ситуации. Однако упомянутая неловкость с лихвой компенсировалась неописуемым удовольствием самопроизвольного оргазма.

В первый раз это случилось при участии директора той Академии, в которой учился Джерри. Директор только что отобедал у Клейтонов. Мамы и папы Джерри нет дома. Джерри сидит вместе с директором в гостиной, чувствует себя крайне неловко, пытаясь завести разговор с гостем. Директор некоторое время молча смотрит на него и вдруг произносит:

— Я бы хотел увидеть тебя обнаженным, Джерри.

Джерри ощущает внезапную слабость. А вдруг это произойдет? Он знает, что это обязательно произойдет.

— А, хорошо… Там, у меня в комнате?

Он поднимается по лестнице, за ним следует директор. Он тяжело дышит, и сердце его бешено колотится. У него в комнате на стене винтовка двадцать второго калибра, несколько морских раковин под стеклом, розовые обои. Пока он снимает галстук и пиджак, директор расспрашивает его о школьной жизни. Джерри пытается отвлечься, может быть, все обойдется. Расстегивая рубашку и снимая ее, он продолжает о чем-то говорить. С громким стуком на пол падают туфли. Он выпрямляется, и директор внимательно смотрит на него.

— Подойди сюда, Джерри.

Джерри неуклюжей походкой приближается к директору и останавливается перед ним. Директор расстегивает его ремень, брюки и трусы, и они падают на пол. Выходя из остатков одежды и оставшись в одних носках, Джерри чувствует тяжесть в паху. Директор прижимает руки к груди и спине Джерри…

— Стой прямо… Вот так…

Директор рассматривает его тело, и Джерри чувствует, что не может справиться с собой… Он весь заливается краской и прикусывает губу с еле слышным стоном.

— Твой маленький петушок поднимается…

Как только Джерри понял, что его не собираются ругать, его смущение тотчас же превратилось в возбуждение, нараставшее по мере того, как директор крутил его то туда, то сюда, трогая в разных местах, как будто поправляя ему осанку.

— Садись, Джерри…

Джерри садится на кровать рядом с ним.

— Ты когда-нибудь играл со своим петушком, Джерри?

Джерри краснеет.

— Ну, э-э… я иногда его трогаю…

На самом же деле он никогда до того момента не занимался онанизмом, правда, во сне у него иногда бывали поллюции.

— А ты никогда не кончал, играясь с ним?

Капелька смазки появляется из щели на члене Джерри…

— Кончал? Вы имеете в виду это?

Он указывает на жемчужинку смазки.

— Нет, Джерри, нет. Я имею в виду то, что происходит, когда ты играешь с ним…

Ласкающим движением пальцев он касается головки члена Джерри.

— Ты обрезан, Джерри?

Он ведет пальцами вниз, чтобы понять, обрезан ли член мальчика или головка просто выдается из-под широкой крайней плоти… И когда его пальцы касаются Джерри, мальчишка ощущает сладкое томление в напрягшихся яйцах и, запрокинув голову назад, задыхаясь, кончает.

Джерри — странное создание, наподобие моллюска, выброшенного на берег. Он легко краснеет, а если его испугать, то даже слегка зеленеет. Однажды, катаясь с отцом в его «додже», на одной из дорожных рытвин он кончил в штаны. После упомянутого случая у него во время любых поездок член начал вставать, что часто бывало причиной крайне неловких ситуаций. Вот он выходит из автомобиля и пытается скрыть позорное обстоятельство, засунув руку в карман.

Как только отец и старший брат укатили на автомобиле, Джерри бросился по задней лестнице наверх через кабинет отца прямо в собственную комнату, вытащил из-под кровати посылку, которую тем утром получил по почте и дрожащими пальцами открыл ее. Это был вибратор с тупым красным резиновым наконечником. С пересохшим ртом, бьющимся сердцем он сбросил мокасины, сорвал рубашку, стряхнул с себя брюки и трусы. Его член уже стоял, когда он достал из ящика баночку вазелина, лег на кровать, подняв ноги, смазал вазелином конец вибратора и засунул его себе в зад, который с готовностью открылся и, казалось, с радостью вобрал в себя вибратор. Он глубоко вдохнул, нажал кнопку и стал болтать ногами в воздухе, чувствуя сладостное напряжение в паху. В мгновение наступления оргазма он открыл глаза и увидел, что над его кроватью возвышаются фигуры отца и брата. Джерри побагровел весь с головы до пальцев своих голых ног, но вибратор все еще находился внутри него,, и Джерри не мог остановиться — он заливал себя спермой до самого подбородка, задыхаясь в алом тумане, перед глазами у него поплыли серебристые круги, он продолжал судорожно колотить ногами и наконец просто потерял сознание.

Когда он пришел в себя, отец протирал ему лицо холодным полотенцем, а брат улыбался, расстегивая рубашку.

Понимание, которое Джерри нашел у отца и брата, стало для него большим облегчением. Он начал брать уроки джиу-джитсу и понемногу справляться со своей трусостью. Но тучи сгущались над их семейством. Его отец никогда не был хорошим бизнесменом.

— Тяжелые времена постучались к нам в дверь.

Им пришлось расстаться с большим домом на холме и переехать в маленькую квартирку с тонкими стенами и враждебными соседями. Брат Джерри погиб в автомобильной катастрофе. Через года отец и мать Джерри умерли во время эпидемии скарлатины. И его приютил дядя, вознамерившийся сделать из него настоящего мужчину, отправив в военную школу. Но Джерри сбежал оттуда и вступил в бродячую цирковую труппу.

На верфи Галифакса стоял жуткий холод, но день был ясный и солнечный. Свежий ветер с берега немного утих, когда Джон Хэмлин добрался до «Марии-Селесты». Он был зачислен в команду в качестве третьего помощника капитана. Поднявшись на борт, Джон заметил юношу, стоявшего примерно в десяти футах от сходней как будто специально, чтобы встретить Хэмлина. Юноше было на вид лет шестнадцать, у него были бледное худое лицо, зеленые глаза и спутанные каштановые волосы. На левой скуле красовался еще не совсем заживший рваный шрам, отливавший синевато-багровым цветом в алых лучах заходящего солнца. В голубой рубашке и потрепанной серой куртке он, казалось, не замечал холода. Юноша взглянул на Джона, и у него на губах появилась улыбка удивления и узнавания. Его глаза вспыхнули изнутри, и он улыбнулся, подобно облизывающемуся животному, на лице у него отобразилась ничем не скрываемая девственная похоть. Из когтей чайки выпал кусок хлеба и упал у ног юноши. Он подошел ближе, как осторожный уличный кот, с надеждой и опаской одновременно. Кисло-сладкий мускусный аромат исходил из его приоткрытого рта. У Джона возникли сомнения относительно его нормальности. Тем не менее он улыбнулся и протянул руку.