— У тебя еще будет возможность выплеснуть свой гнев, Яна. Мы оба прекрасно понимаем, что тебя совсем не тот факт, что я выпил, тревожит. Ты же видишь, что я трезв, — его голос разрезает воздух, как нож, я буквально вижу вибрации, исходящие от мужчины в мою сторону, и также, к сожалению, не могу не признать его правоту. Моя тревога действительно связана не с алкоголем…

Я снова замолкаю на неопределенное количество времени, вжимаюсь в мягкую спинку и обхватываю себя руками. Несмотря на то, что в машине тепло, я ощущаю, что начинаю замерзать. Одежда, промокшая насквозь, сохнет медленно, а к холоду от мокрых вещей добавляется внутренний холод. Сегодняшний день — точка разлома. Именно отсюда по моей жизни пошла трещина, которая в скором времени превратиться в настоящую пропасть, куда я неизбежно упаду. И как я буду из нее выбираться — пока неизвестно.

Когда машина выруливает на подъездную дорожку напротив дома Рустама Довлатовича, я уже почти не чувствую рук и пальцев ног, губы дрожат, а в горле начинает першить. Из салона выбираюсь самостоятельно, просто потому что не хочу, чтобы он меня трогал, и чтобы он видел, что мне нехорошо. Иду к дому, не оборачиваясь, но мужчина быстро меня догоняет. Открывает дверь и пропускает внутрь.

— Я не собиралась под него ложиться, — произношу тихо, когда мы переступаем порог и оказываемся в темноте прихожей. — Я… Все было не так… Я бы не стала. Вы… ты… все неправильно понял…

Я должна была сказать. Это важно. Я не проститутка. И я не лицемерю, отказываясь от его помощи, но принимая чужую на более низких условиях.

Пытаюсь разглядеть лицо мужчины, его глаза, но темнота мешает. Я не вижу, как отчим реагирует на мои слова, и он ничего не отвечает. Просто стоит напротив. Его темная фигура нависает надо мной, запах парфюма щекочет ноздри. Мне, наверное, стоит отойти. Мне стоит вообще уйти. Хотя бы подняться в свою спальню и дать себе успокоиться и согреться, но я не шевелюсь. Его рука поднимается, пальцы касаются моей щеки. Они такие горячие. Моя холодная кожа впитывает тепло, исходящее от них, забирает в себя целительный жар. Я закрываю глаза и просто глубоко и часто дышу, пропускаю через себя тепло, которого ощущать не должна. Я должна оттолкнуть его, но силы сопротивляться меня покидают. Слабость накрывает с головой, вынуждая принимать непозволительную, греховную ласку.

— Ты замерзла. У тебя зубы стучат, Ян. Нужно срочно согреться.

Мужчина отрывает ладонь от моего лица, поднимает меня на руки и куда-то несет. Я не знаю, куда, и думать с трудом удается. Когда он так близко, мне гораздо теплее — не так трясет и губы меньше дрожат. Я не хочу этого чувствовать, не хочу наслаждаться его близостью. Он должен быть мне отвратителен, неприятен. Поэтому в своих неправильных ощущениях я обвиняю ослабленное состояние моего тела. Я просто замерзла и простыла, и не могу здраво оценивать свои чувства и реакции. Вот и все.

Мы направляемся наверх, точнее я так думаю, потому что темно и ничего не видно, сил нет даже в ладоши хлопнуть, чтобы зажечь свет. Убеждаюсь в том, что мы на втором этаже, только когда отчим кладет меня на кровать. Спина касается мягкого одеяла, а руки Рустама Довлатовича начинают скользить вниз по моим плечам, задевают живот и замирают на ширинке джинсов.

— Нет… убери… — пытаюсь приподняться, но слабость пригвождает меня обратно к постели. Дрожь прокатывается по бедрам, кровь ударяет в виски, после чего устремляется вниз. Я поджимаю пальцы на ногах, зажмуриваюсь и из последних сил пытаюсь подавить в себе то, чего не вправе испытывать. То, что чувствовала в казино, то, что накрывало меня в торговом центре. И вот теперь. Снова.

Трепет.

— Тише, дурочка, я всего лишь хочу снять с тебя мокрую одежду и согреть.

* * *

Я слышу звук расстегивающейся молнии, ощущаю, как руки Рустама Довлатовича начинают медленно тянуть джинсы вниз. Мокрая ткань с трудом сползает с моих бедер, кожа покрывается мурашками, когда ее, ничем больше не защищенную, обдает прохладным воздухом. Глухой шорох сообщает о том, что отчим отбросил джинсы в сторону. Через мгновение его горячие ладони ложатся на мои обнаженные ноги, скользят выше, заставляя меня содрогаться и сильнее нервничать. Его пальцы пробираются под ткань свитера, задевают низ живота, и я рефлекторно напрягаю мышцы. Рука Рустама Довлатовича замирает. Он заметил. Заметил, как напрягся мой живот, когда он его коснулся. В панике я обхватываю ладонями его мощное запястье и пытаюсь убрать руку мужчины от своего тела, но он не позволяет мне этого сделать.

— Я сама. Уходи, — хриплю чуть слышно, но мужчина игнорирует мой глухой протест, вместо этого его рука вновь приходит в движение. Он приподнимает край свитера, тянет вверх, второй рукой обхватывает мою талию и слегка прогибает, чтобы снять мокрую вещь.

— Сама ты сейчас даже душ принять не сможешь, — тихо произносит Рустам Довлатович, когда свитер оказывается в куче вместе с джинсами. На мне остается лишь майка и нижнее белье. Я чувствую себя беззащитной, беспомощной и безвольной. В темноте комнаты я почти не вижу глаз мужчины, но знаю точно, что он видит меня, он рассматривает мое тело, его взгляд я чувствую, как если бы он меня касался. — Остальное тоже придется снять, Яна. Белье насквозь мокрое.

Его ладонь ложится на мои трусики, и меня прошивает электрическим разрядом. Я вскакиваю и что есть сил толкаю его в грудь несколько раз.

— Не смей! Никогда не смей трогать меня так! — кажется, что этот крик и гнев, что я пытаюсь в него вложить, высасывают из меня энергию до последней капли. Я практически падаю на грудь Рустама Довлатовича, он приобнимает меня одной рукой, вторая все еще покоится на трусиках, я ощущаю, как она соскальзывает чуть вниз и почти невесомо касается половых губ. Я впиваюсь ногтями в плечи мужчины, надеясь сделать ему больно, горло сжимает спазм, а на глазах выступают слезы. Он не смеет! Не смеет пользоваться моей слабостью! Это неправильно. Не хочу!

— Пусти меня… Я могу сама раздеться… Мне не нравится, что ты меня трогаешь… — почти умоляю отчима. Голова падает на его плечо, в висках стучит так, что любое лишнее движение отдается резью в глазах. Как же мне плохо…

Где-то в тумане уплывающего сознания я отчаянно пытаюсь ухватиться за слабые проблески реальности. Чувствую, как палец мужчины оттягивает резинку трусиков, костяшка пальца задевает клитор, отчего из моего горла вырывается невнятное хлюпанье, низ живота обдает жаром. Слышу, как мужчина тяжело сглатывает, коротко вдыхает и выдыхает, затем тянет трусики вниз, и когда тонкая ткань начинает скользить по бедрам, я к своему абсолютному ужасу и стыду замечаю, что ткань слишком влажная. Оставляет следы теплой влаги на моих бедрах.

— Боже… Я ужасная… Ты ужасный… — стучу кулаками по спине мужчины, он резко поднимается, быстро стягивает с меня майку и расстегивает лифчик. Грудь вмиг перестает сдавливать. Прохлада касается сосков, превращая их в твердые бусины, но это нестрашно. Страшно то, что между ног возникает приятная пульсация, когда Рустам Довлатович притягивает меня к себе снова. Он снял свою рубашку. Моя обнаженная грудь теперь прижимается к его обнаженной груди. Соски трутся о жесткие волосы. Мужчина совершает какое-то движение рукой, видимо, отбрасывает одеяло, потом садится на кровать и тянет меня за собой.