– Да… – тихо дыхнул Перший, несколько озадаченный не столько первым, сколько вторым условием. – О своих догадках Небо, надобно не сказывать нашему малецыку… не стоит. Хотя, я думаю, он не сильно тому обстоятельству расстроится, поелику как мы все знаем, желал избрать именно мою печищу и путь сына, просто мы несколько подправили его выбор. Что ж не самые худшие условия, как для меня, так и для Опеча.

Нежданно Перший смолк, потому как змея в его венце махонисто расширив очи пульсирующе замигала их лучисто-зелеными переливами света.

– Стынь, – со всей нежностью пояснил свое прервавшееся толкование старший Димург и легохонько кивнул, тем самым уменьшая сияние глаз змеи и возвращая ее в замершее состояние. – Просится войти… ему надо передать известие.

Зеркальная поверхность стены купно зарябила, по ней словно протекли глубокие волнообразные борозды, и миг спустя в залу вступил младший сын Першего. Стынь ноне обряженный в серебристое, глянцевое, светозарно– переливающееся сакхи, был в своем серебряном венце из девяти зубцов, трилистников, украшенных красно– фиолетовыми рубинами и соответственно черными жемчужинами, где в навершие на переплетенных тонких дугах, поместился каплеобразный, голубой аквамарин. Младший Димург смотрелся явно чем-то встревоженный, посему слегка вздрагивали его темные мясистые губы, да неуверенно– угловатыми были движения рук и ног.

– Отец, – певучим басом молвил Стынь, приветственно кивая остальным старшим Богам. – Надобно передать…

– Что, моя бесценность, случилось, – торопливо поспрашал Перший, и, вздев с облокотницы, протянул навстречу сыну правую руку, подзывая его к себе.

Стынь не менее смятенно, оглядел неотступно смотрящих на него Зиждителей, сделал неуверенный шаг вперед и дернувшимся голосом, произнес:

– Седми передал… передал вам всем, что бурханище маймыра… Опеча вошло в пределы Солнечной системы и направило свой полет к маковке четвертой планеты.

После произошедшего в ЗлатЗале все старшие жрецы перестали сомневаться в божественности Лагоды. Тем паче она столь явственно и в такой дружеской форме, как «Огу» обратилась к Богу. И потому, как было предписано оставленными законами в золотых свитках, все волости поднесли девочке богатые дары: дорогие материи, драгоценности, масла (особо ценимые в Дари, которые привозились с соседнего материка, носящего величание Асия, где небольшими поселениями проживали отпрыски Асила). А Липоксай Ягы принялся готовиться к особому огненному обряду.

Данные традиции являлись столь давними, что про них не имелось записей в свитках. И потому было сложно сказать, этот обряд даровали дарицам их учителя белоглазые альвы, аль он сформировался позднее, уже под влиянием самой жреческой кастой.

Воспитательные дома, где и проводились данные обряды, размещались в основном в Похвыстовских горах. Оно как и берег Белого моря, и сами горы находились в общем управлении волостей, их ресурсами и природными дарами по сути разрешалось пользоваться всем дарицам. Но это лишь по сути. На самом деле и лучшие места для воспитательных домов, и природные ресурсы Похвыстовских гор находились под непосредственным контролем полянского вещуна, хотя центральная часть граничила с ними малым своим кусочком территории. Впрочем, и Сумская, и Наволоцкая волости имеющие грады на берегу Белого моря безоговорочно подчинялись по вопросу горного края власти Липоксай Ягы, не говоря уже об иных местностях Дари.

Потому-то в Похвыстовских горах Дари и располагались воспитательные дома, центральной ее волости. Самым крупным из всех таких заведений считался Рагозинский воспитательный дом, названный так в честь первого жреца Рагозы Ягы, когда-то и составившего первые золотые свитки летописи. Он лежал в неделе пути от Лесных Полян, можно сказать подле самых подножий Похвыстовских гор. Одним своим боком это мощное поселение, абы данные учреждения выглядели именно как селения, упиралось в скалистую гряду, где были выбиты дюжие пещеры, уводящие вглубь горы, предназначенные для отрешенности от бытия, людей, познания собственных сил и способностей, для глубинного размышления над полученными знаниями.

С иной стороны воспитательный дом, разместившийся на значительной территории, был огорожен высокой стеной частокола, к широким воротам, какового впритык подходила ездовитая полоса. Идущая же полукругом каменная гряда гор, с другой стороны, имела в подножие, высеченное в скальной породе Святилище Родителя. Это была ровная гладь стены с двумя небольшими входными отверстиями посередине, один над другим, как раз на высоте человеческого роста. По коло те отверстия окружали выдолбленные в поверхности лучи, точно отходящие от средины-углубления, символизирующие своей формой солнце. Стена та, как и понятно, была высокой и от обшей гряды гор выступая вперед отличалась своей явственно прямоугольной формой завершающейся арочным навершием. Ее серая поверхность гладко залащенная поражала взор переливающейся глянцевитостью. Такое Святилище Родителя было предусмотрено подле любого воспитательного дома, и если учреждение не находилось в горах, подобно данному строению возводилось в его пределах.

Прежде чем ребенок, оставшийся сиротой или дитя-отказник, мог поступить в воспитательный дом, проводился тот самый огненный обряд. Таинство, посвящения дитя Богам Расам и отвержение им той мирской жизни и связей, которые он доселе имел. Из верхнего углубления стены в Святилище Родителя выдвигалась каменная, лопатообразная платформа, величаемая люлька, на которую клали спящего ребенка. В это же самое время в нижнее углубление закладывали хворост. Люлька задвигалась вглубь скалы, и тогда жрецы поджигали хворост, тем самым пережигая связи с прежним миром чада. Когда полымя разгоралось, специальное устройство смыкало вход в верхнее углубление и отделяло платформу с ребенком от огня и дыма. Сама же люлька задвигалась вглубь горной гряды, где в особых проходах, вырубленных в скальной гряде, жрецы принимали перепеченного дитя, даруя ему новое имя, и уносили в воспитательный дом.

Однако нынче перед Липоксай Ягы стояла вельми сложная задача, ибо Лагода, чтобы приобрести право стать преемником вещуна, сплотиться с жреческой кастой и получить новое имя, обязана была пройти путь обрезания связей с прошлым. Впрочем, при этом чадо не должно порвать связей с мирской жизнью, с Богами, и людьми оные ее видели на площади Лесных Полян и признали божеством. Да и потом Радей Видящий, старший из сословия знахарей, назначенный абы присматривать за здоровьем девочки, посоветовал вещуну не студить ее в каменных пещерах Похвыстовских гор.

– Ваша святость вещун Липоксай Ягы божество конечно здорово, – молвил и вовсе побелевший от прожитых лет старец и приклонил голову. – Одначе, здоровье ее какое-то хрупкое… И хотя после обследования выявлено, все внутренние органы целы и невредимы, мне тем не менее показалось, что дотоль божество долго болело. Потому тельце слабое, ручки, ножки тонкие, кушает плохо и неохотно, словно и вовсе не желает. Ежели положить чадо на каменное полотно люльки, ненароком можно застудить, ведь довольно-таки долго она будет находиться в жерле. Стоит ли так рисковать здоровьем драгоценного божества?