Это уничтожение янычар получило название «Благоприятного события» или Вака-и Хайрие, и Махмуд возвел в честь него изысканную, почти в стиле рококо, мечеть на берегу Босфора, возле арсенала Тофан. Эту мечеть назвали Нусретие, что означает «победа». Вот так появилась действительно новая армия – хотя она оказалась недостаточно сильной, чтобы отразить нападение Мехмета Али, когда пришло время. Сам Махмуд II, который начал сильно пить, умер в 1839 году, как раз вовремя, чтобы не услышать новости о втором вторжении египтян и о сражении у Низипа. Править стал его сын, Абдул-Меджид (с 1839 по 1861 год).

Абдул-Меджид получил вполне серьезное европейское образование, и в ситуации 1839 года это пригодилось, потому что европеизация страны благодаря его отцу уже шла полным ходом. Для начала, в знак того, что империя теперь стала частью европейской системы, Махмуд II сменил официальную одежду. Не стало больше длинных халатов и тюрбанов – Махмуд внезапно появился на публике одетым в брюки, как и его солдаты. В качестве национальной одежды появился длинный плащ стамбулин, застегивающийся у шеи.

В конце 1820-х годов султан заявил, что его подданные должны носить не тюрбан, а новый головной убор – феску. Это была удобная коническая шапка, явно христианского происхождения, скорее всего, она имела прообразом головной убор моряков. Феска была удобна тем, что носящий ее мог склоняться в молитве и не терять головной убор, когда касался пола. Сверху располагалась кисточка – существовало поверье, будто носителя за такую кисточку могли поднять на небо.

Феска также имела то преимущество, что ее могли носить и не-мусульмане, как знак общей принадлежности к нации, и это являлось основной целью Махмуда II. Он собирался войти в Европу, а это означало признание не-мусульман равноправными гражданами. Прелюдией стал важный договор, подписанный в 1838 году в Балта Лимани, несколько выше Константинополя по Босфору, на европейской его стороне. Этот договор обеспечивал свободную торговлю с Великобританией, и тогда британская торговля стала быстро развиваться.

Эти события имеют под собой важную и долгую историю. Сами британцы следовали доктринам Адама Смита и отклоняли любые принципы защиты своей экономики от иностранной конкуренции на основании того, что такой протекционизм способствует только лени и паразитизму. Они были недалеки от отмены даже защиты своих фермеров – «Хлебных законов» – на основании того, что рабочий класс должен иметь дешевую пищу, даже если эта пища не «национального» происхождения.

Однако для такой экономики, как турецкая (хотя империя была столь огромной, что трудно вообще говорить об «одной» экономике), имевшей лишь местную индустрию, в основном с плохо развитым сельским хозяйством, свободная торговля первоначально означала бы разрушение: с английскими продуктами, сделанными на машинах, конкурировать было невозможно. Стамбулины произошли именно отсюда – без сомнения, созданные очень опытными портными. Вероятно, как позднее заявляли националистические комментаторы, туркам следовало сопротивляться. Но у Махмуда II не оставалось вариантов для выбора.

Иностранцы уже имели особые привилегии, Капитуляции, уходившие корнями в далекое прошлое, ко временам Сулеймана Великолепного, когда французским купцам были даны определенные права. Отчасти эти привилегии имели византийское происхождение, так как в Византийской империи венецианцы тоже имели определенные льготы, в частности, более низкие налоги. Для них это было вполне логичным.

Османская империя обязательно следовала религиозному закону – шариату, якобы данному самим Аллахом, как утверждалось в Коране. Этот закон контролировался улемой и понемногу изменялся, чтобы соответствовать современности, когда это требовалось.

Но этот закон, особенно в том, что касалось семьи и собственности, явно не согласовывался с европейским. Одним из его важнейших предписаний был запрет на ростовщичество – а это лишало банки возможности участвовать в бизнесе. Капитуляции давали возможность европейцам иметь собственные почту и суды (в стамбульском районе Галата существовала даже охраняемая британская тюрьма). В итоге последовало ощутимое расширение системы миллет, по которой не-мусульмане в империи подчинялись своим отдельным законам. Конечно же, этим стремились злоупотреблять: османские подданные переходили в иностранное гражданство, получая тем самым защиту посольств на другой стороне Рога.

В любом случае не существовало пути, на котором османское правительство могло усилить свою экономику, допуская протекционизм, и Махмуд II двинулся совсем в другом направлении, рассчитывая, что свободная торговля привяжет Константинополь к Лондону. Так они и произошло. Вслед за договором Балта Лимани в британской прессе начали печатать хорошие отзывы о Турции, одновременно в Лондоне начали появляться молодые турки с хорошими манерами и европейской внешностью, говорящие на хорошем английском или французском языке; понемногу они стали модными в стране.

В 1839 году был сделан шаг еще дальше. Новый султан Абдул-Меджид I собрал иностранных дипломатов на формальную встречу в Павильоне Роз (Гюльхане), в садах дворца Топкапи, и там его великий визирь, грозный Мустафа Решит-паша, одно время бывший послом в Лондоне, зачитал длинный запутанный документ, изложенный тяжелым религиозным языком. Некоторые дипломаты даже не уловили, что это был революционный момент. Но это было так. Документ говорил, что империя проходит через бедствия, что все добрые мусульмане должны понимать, что они наказываются за плохое следование Святому Писанию, что пришло время для восстановления старых мудростей. Результатом этого восстановления стало то, что все подданные султана оказались равны перед законом – то есть христиане и евреи перестали являться второсортными гражданами. Это оказалось прелюдией к целому набору реформ, в сумме известному как Танзимат – арабское слово, означающее «наведение порядка в доме». Была введена современная валюта (хотя первоначально появление бумажных денег привело к кризису) и централизованная имперская администрация; появился соответствующий кодекс гражданских законов, в котором каждой религии было отведено равное место. Турецкая империя, как называли ее иностранцы, модернизировалась, и частью этого процесса стало позволение христианам развиваться при помощи своих школ и церквей. Египет уже двигался в том же направлении, не особенно отставал и Тунис. На данном этапе для империи, столь огромной и разнообразной, какой была Османская, это стало громадным шагом вперед.

Абдул-Меджид добился и других успехов. Его портрет, очень удачно изображенный на коробке шоколада, понравился королю Альберту, но главные аплодисменты Запада султан заслужил благодаря особенно щедрой акции. В 1848 году по всему европейскому континенту прокатились революции, и либералы, столь любимые Англией, в основном проиграли. Венгры и поляки, сражавшиеся с реакционными Австрией и Россией, бежали в Турцию. Австрийцы потребовали их выдачи. Султан отказался, и многие из этих беженцев тем или иным образом оказались у него на службе, а некоторые из них даже стали родоначальниками династий, отличившихся профессиональным руководством различными областями деятельности в республиканской Турции – включая руководителя государственного радио, основателя школы фортепиано, главу коммунистической партии и руководителей крупных банков.