И в самом деле Гавейн уже давно как-то обмяк, подавшись вперёд. Теперь он выпрямился и тяжело вздохнул.

— Ничуть, спасибо за заботу. Просто у нас с Горацием уже много ночей не было ни мягкой постели, ни достойного крова, и мы оба устали. В этом всё дело. — Он поднял руку и потёр себе лоб, хотя Акселю пришло в голову, что настоящей целью этого жеста было закрыться от глаз собеседника.

— Мастер Вистан, — произнёс Аксель, — раз уж мы заговорили начистоту, я, наверное, тоже кое-что у вас спрошу. Вы говорите, что приехали в наши края по поручению своего короля. Но зачем вы так рьяно стремитесь скрыть свою личность, путешествуя по стране, где уже давно воцарился мир? Если уж нам с женой и этим несчастным мальчиком выпало странствовать рядом с вами, мы хотели бы всё знать о нашем спутнике, в том числе и о том, кто его друзья и враги.

— Ваши слова справедливы, сэр. В этой стране и вправду царят мир и покой. Но я здесь — сакс, который едет по земле бриттов, и в этих краях правит лорд Бреннус, чьи солдаты дерзко бродят, где придётся, собирая в уплату податей зерно и скот. Я не ищу ненужных ссор. Потому и таюсь, сэр, и это сделает наш путь безопаснее.

— Возможно, мастер Вистан, вы и правы. Но на мосту я заметил, что солдаты лорда Бреннуса не просто убивают время, а поставлены там с какой-то целью, и если бы хмарь не замутила им разум, они бы допросили вас с большим пристрастием. Может ли быть так, сэр, что вы — враг лорда Бреннуса?

Вистан на миг задумался, следуя взглядом за одним из скрюченных корней, протянувшихся от дубового ствола прямо ему под ноги, где тот наконец нырял в землю. В конце концов воин снова подошёл поближе и на этот раз присел на жёсткую траву.

— Хорошо, сэр, расскажу вам всё без утайки. Мне вовсе не претит открыться перед вами и этим любезным рыцарем. У нас на востоке ходят слухи, что наши соплеменники-саксы в этих краях терпят от бриттов дурное обращение. Мой король, беспокоясь за сородичей, послал меня с поручением разузнать истинное положение дел. Вот кто я такой, сэр, и, пока моя лошадь не повредила копыто, я мирно ехал по своим делам.

— Понимаю ваше положение, сэр, — сказал Гавейн. — Мы с Горацием частенько оказываемся в саксонских землях и испытываем равную нужду соблюдать осторожность. Как же мне хочется тогда избавиться от доспехов и выдать себя за простого крестьянина. Но оставь мы где-нибудь эту груду железа, как нам её потом отыскать? Кроме того, даже если Артур и пал много лет назад, разве не в том наш долг, чтобы продолжать гордо носить его герб, выставляя на всеобщее обозрение? Так что мы едем в открытую, и, когда люди видят, что я — рыцарь Артура, рад вам сообщить, они провожают нас добрыми взглядами.

— Неудивительно, что вас тепло встречают в этих краях, сэр Гавейн, — заметил Вистан. — Но было ли бы оно так же в странах, где Артура когда-то считали заклятым врагом?

— Мы с Горацием встречаем тёплый приём имени нашего короля везде, где бы ни оказались, сэр, даже в тех землях, о которых вы говорите. Потому что Артур был так милостив к побеждённым, что вскоре те начинали любить его как своего родича.

Уже довольно давно — если быть точным, то с тех самых пор, как впервые прозвучало имя Артура, — Акселя не покидало какое-то неприятное назойливое чувство. И вот, слушая разговор Вистана со старым рыцарем, он поймал обрывок воспоминания. Обрывок был маленький, но это всё равно принесло ему облегчение, потому что теперь ему было о чём поразмыслить. Он вспомнил, как стоял внутри палатки, большой, какие обычно устанавливает армия рядом с полем боя. Была ночь, и повсюду мерцали свечи, а от дувшего снаружи ветра стены то опадали, то надувались. Он был не один. Вероятно, с ним было несколько человек, но он не мог вспомнить их лиц. Он, Аксель, был чем-то разгневан, но понимал, что гнев надо скрывать, по крайней мере до поры до времени.

— Мастер Вистан, — прозвучал рядом голос Беатрисы, — позвольте заметить, что в нашей собственной деревне среди самых уважаемых семей числятся несколько саксонских. И вы сами видели саксонскую деревню, откуда мы сегодня ушли. Люди там процветают, и, хотя порой им и приходится тяжко, страдают они от чудовищ, вроде тех, которых вы так храбро убили, а вовсе не от бриттов.

— Любезная госпожа говорит правду. Наш возлюбленный Артур установил прочный мир между бриттами и саксами, и, хотя до нас ещё доходят слухи о далёких войнах, здесь мы уже давно стали друзьями и соплеменниками.

— Всё, что я видел, подтверждает ваши слова, и мне не терпится принести радостные вести, хотя мне ещё предстоит побывать в землях за теми горами. Сэр Гавейн, не знаю, представится ли мне другая возможность задать этот вопрос человеку, обладающему вашей мудростью, поэтому позвольте сделать это сейчас. С помощью какого таинственного искусства ваш великий король вылечил шрамы войны, покрывавшие эти земли, да так, что сегодняшний путник едва увидит их знак или тень?

— Этот вопрос делает вам честь. Отвечу, что мой дядя был правителем, никогда не полагавшим себя превыше Господа, и всегда молился, чтобы тот указал ему путь. Поэтому побеждённые, как и те, кто сражался на его стороне, видели его справедливость и желали перейти под его корону.

— Всё равно, сэр, разве не странно, что человек называет братом того, кто ещё вчера убивал его детей? Но, похоже, Артуру удалось достичь именно этого.

— Вы уловили самую суть, мастер Вистан. Убивал детей, говорите. Но Артур всегда наставлял нас щадить невинных, попавших под железную поступь войны. Более того, он приказывал нам спасать и давать убежище, когда то было возможно, всем женщинам, детям и старикам, равно бриттам и саксам. На этом и зиждилось доверие, пусть вокруг и гремели битвы.

— В том, что вы сказали, есть правда, но это всё равно кажется мне невероятным чудом. Мастер Аксель, не кажется ли вам замечательным то, как Артур объединил эту страну?

— Мастер Вистан, сколько можно, — воскликнула Беатриса. — За кого вы принимаете моего мужа? Он ничего не знает о войнах!

Но все вдруг перестали её слушать, потому что Эдвин, отошедший обратно к дороге, что-то крикнул, а потом послышался быстро приближающийся стук копыт. Когда Аксель потом об этом думал, ему пришло в голову, что Вистана тогда действительно захватили мысли о прошлом, потому что воин, обычно всегда бывший начеку, едва успел вскочить на ноги, когда всадник уже въехал на прогалину и, с достойным восхищения мастерством осадив лошадь, перешёл на рысь и подъехал к огромному дубу.

Аксель тут же узнал высокого седоволосого солдата, который вежливо разговаривал с Беатрисой у моста. Седоволосый продолжал едва заметно улыбаться, но приближался к ним с обнажённым мечом, хотя и направив его вниз и положив рукоять на край седла. Он остановился там, откуда до дерева оставалось всего несколько конских шагов.

— Добрый день, сэр Гавейн, — сказал он с лёгким кивком.

Старый рыцарь, не вставая с места, бросил на вновь прибывшего презрительный взгляд:

— Что вы хотите сказать, сэр, тем, что подъезжаете к нам, обнажив меч?