– У меня сложилось впечатление, что он нарочно заманил нас в тот переулок.

– Бред! – возмутился Доббз. – Зачем это могло понадобиться?

– Лучший маршрут для бегства всегда тот, который неизвестен твоим преследователям, – произнес я.

Доббз покосился на меня.

– Хотите сказать, что он заранее изучил местность, а потом нашел прореху в колючей проволоке?

– Не исключено.

Сэйлз кивнул. Его взгляд рассеянно скользил по торговому залу магазина.

– Вот что я вам скажу, мистер Броуди. Я понятия не имею, кто тот парень, но одно знаю точно – он ловкий трюкач.

Вскоре мне пришлось убедиться в справедливости его слов. Пусть этот юный белокурый коп не сумел поймать подозреваемого, но он стал первым, кто догадался, что мы имеем дело с весьма необычной угрозой.

Не успели мы с Эберсом взяться за новую развеску ксилографий, как поднялся настоящий тайфун, если применить выражение, которым японцы характеризуют любой внезапный всплеск активности.

Синий фургон с надписью «Токио-ТВ» резко затормозил перед входом в магазин, задние двери распахнулись, и изнутри вывалилась съемочная группа в полном составе. В хвост фургону пристроился серый седан с логотипом газеты «Иомиури ньюс». Вышедшие из него репортеры и фотографы тоже мгновенно заняли выгодные позиции на тротуаре перед моим салоном. Следом появился микроавтобус «Асахи бродкастинг». В минуту дюжина японских журналистов выстроилась рядом с моей витриной.

Я с недоумением наблюдал за происходившим, ничего не понимая, пока огромный черный лимузин не остановился рядом с микроавтобусом. Элегантная молодая японка в аметистового оттенка платье с серебристым пояском выскользнула из салона и приветственно взмахнула рукой. Заработали телекамеры, пулеметами затрещали вспышки фотоаппаратов.

У Эберса от удивления округлились глаза.

– Вы знакомы с этой леди?

– Едва ли.

– Что ж, я бы с такой не отказался познакомиться.

Двинувшись к двери магазина, девушка затем со знанием дела снова приостановилась и позволила операторам снять себя на фоне вывески. Ей под нос сунули несколько микрофонов, и она ответила на какие-то вопросы, хотя мы их не расслышали.

– И колеса у нее недурные, – добавил Эберс, разглядывая лимузин.

Помахав рукой репортерам, девушка повернулась к ним спиной и толкнула входную дверь. Только в этот момент до меня что-то начало доходить.

– Билл, – сказал я, – позвольте вам представить нашу гостью – мисс Лиззу Хара.

Тот просиял:

– Рад нашей встрече, мэм.

После того как Доббз и Сэйлз покинули нас, я наконец посвятил Эберса в подробности трагедии в «Маленькой Японии», рассказал о семье Накамура и о Харе, не забыв упомянуть и о наметившейся связи со смертью Миеко. Эберс слушал меня, и на его лице быстро менялись эмоции: удивление, гнев, отвращение, печаль. А когда я объяснил ему смысл появления кандзи, то увидел в его глазах такое глубокое сострадание, на какое только и мог быть способен человек, сам переживший подобное потрясение и горе.

Лизза Хара приветливо кивнула нам в ответ:

– А вы, полагаю, тот самый Джим Броуди? Отец сказал, что вы меня знаете.

– Это небольшое преувеличение. Если и знаю, то в основном по прессе.

При личной встрече дочь Хары производила еще более потрясающее впечатление, чем на своих лучших рекламных снимках. Ее платье, пусть и излишне яркое, производило эффект царственной строгости, но при этом удивительным образом подчеркивало красоту длинных ног и соблазнительные изгибы бедер. Казалось, что такой женщине к лицу любой наряд. Для обложки своего последнего альбома она позировала в очень коротких мотоциклетных шортах и на ослепительно белых шпильках. Фотограф поймал момент, когда при движении головой ее длинные черные волосы взметнулись над синей эластичной футболкой, полные губы, покрытые алой помадой, округлились, а полуоткрытая грудь вызывающе выпятилась. Странно, но все эти прелести были отлично видны и сейчас, однако без малейшего намека на сексуальный вызов или вульгарность.

Она даже как будто немного смущалась своей броской привлекательности.

– Я готова на все, чтобы помочь. Поэтому тут же прилетела. Но надо признать, Калифорния – это всегда так круто, что я охотно бываю здесь при любой возможности. Просто обожаю Калифорнию, но на сей раз я…

Ее глаза затуманились, и по щекам заструились слезы. Вспышки засверкали с тротуара, когда она достала носовой платок. Эберс проводил Лиззу в гостиную при моем кабинете, а я запер входную дверь, повесив табличку «Закрыто». Несколько фотографов успели заснять меня за этим занятием. Можно было лишь догадываться, под какими заголовками появятся снимки в завтрашних газетах.

Когда я пришел в гостиную, Лизза сказала:

– Я виделась с Мики и Кеном три месяца назад, летом. На моем лимузине мы все вместе отправились на пляж.

Сквозь окутанные пеленой печали глаза она попыталась улыбнуться, но затем слезы хлынули вновь. Теперь ее плечи сотрясались, а с губ срывалось нечто вроде болезненных, хотя и приглушенных стонов. Лизза рыдала несколько минут, но затем плач постепенно сменился всхлипами. Плечи перестали трястись. Остатки слез она промокнула платком.

– Простите меня. Моя косметика наверняка сейчас в полном беспорядке, но мне нет до этого дела. Ведь с вами, джентльмены, я в полной безопасности, верно? Вы же не пустите сюда прессу?

– Ни за что, – заверил Эберс. – Мы уже надежно отгородились от них.

– Спасибо. Вы так добры. Перелет прошел ужасно. У меня из головы никак не шли мои погибшие близкие. Это было непереносимо.

Лизза говорила тихо, однако каждое слово произносила звучно и музыкально. По-английски она говорила с чуть заметным японским акцентом. Он придавал ее речи своеобразие и был к тому же еще и приправлен мелодраматичными словечками, которых Лизза нахваталась у своих любимых американских киноактеров и звезд поп-музыки.

Собственно, именно голос помог ей сделать карьеру в шоу-бизнесе. Теперь в Японии Лиззу знал каждый. Уже дебютный альбом разошелся тиражом почти в миллион экземпляров после того, как в журналы попала ее фотография в обществе известного сердцееда Норюки Савады. Тут же подключился папочка, и под его умелым руководством был продан еще миллион дисков. Будучи любящей дочерью и верной подругой, Лизза тем не менее мгновенно собрала пресс-конференцию, чтобы объявить о размолвке с любовником, который не умеет ценить в женщинах независимость, и публично отчитать отца за непрошеное вмешательство в ее творчество. Это совпало по времени с выходом ее второго альбома, тот разошелся гораздо лучше первого без всякой помощи отца. Ей стали предлагать роли в кино, и сценарий телевизионного сериала был написан специально для Лиззы как главной героини. Через пять лет, став уже настоящей героиней в Японии, она снова потрясла всех заявлением, что переживает период эмоционального истощения и хочет радикально поменять свою жизнь, для чего перебирается жить в Нью-Йорк. Скоро японские папарацци подловили Лиззу выходящей из ресторана в Гринвич-Виллидж под руку с Джастином Тимберлейком.