Хотя бой обещал быть тяжелым, никаким планом грядущего сражения главнокомандующий своих подчиненных не снабдил, сам объясняя это так: поскольку-де неизвестно, что неприятель предпримет, невозможно определить и план ведения боя наперед, а посему — действовать всем капитанам сообразно складывающимся условиям и по своему усмотрению! Такая стратегия, возможно, несколько своеобразна, но, надо сказать, она сработала, и превосходно; Алексей Орлов, такой же адмирал, как и граф, то есть не по личным качествам и не по действительным заслугам перед Отечеством, а по воле Екатерины И, которую он всю свою жизнь поддерживал, способствуя во всех ее начинаниях и оказывая услуги, от которых зависело многое (жизнь императрицы, престол и пр.), вероятно, понял, что нечего ему, дилетанту, мешать людям, которые сделали море своей профессией. И он оказался прав.

Турецкий флот стоял в Чесменской бухте и перед ней, в Хиосском проливе, перекрывая неприятелю проход к основным силам. Главнокомандующий Алексей Орлов во время Хиосской и Чесменской битв находился в «кордебаталии», то есть в среднем ряду кораблей, на флагмане «Три иерарха»; командиром этой боевой линии он назначил уже известного нам Самуила Карловича Грейга. Авангардом командовал адмирал Г.А. Спиридов, Джон Эльфинстон — арьергардом русского флота. Против более 6 десятков турецких кораблей, в число которых входило 16 линкоров, большое количество фрегатов и мелких судов, выступило 16 русских кораблей (9 линкоров и 7 фрегатов). 24 июня 1770 г., в 11 часов пополудни русские атаковали вражеские корабли, стоявшие в Хиосском проливе, и уже через полтора часа турецкий флот обратился в бегство. Русским кораблям был отдан приказ с флагмана: «…гнать за неприятелем, пальбу производя беспрерывно…»{97}

Несмотря на сильные повреждения материальной части (согласно воспоминаниям С. Грейга, турки стреляли по большей части по рангоуту, наводя пушки слишком высоко), человеческие потери с нашей стороны были бы невелики (всего до 16 человек убитыми), если не считать несчастного случая, произошедшего в самом начале сражения. Линкор «Евстафий», на котором находился адмирал Г.А. Спиридов, первым столкнулся с врагом; от пушечных выстрелов загорелся флагман турецкой флотилии «Реал-Мустафа». Турки попрыгали в воду, пытаясь спастись от неминуемого взрыва. «Евстафий» течением несло на горящий флагман. Вот уже в перестрелку вступили пистолеты и ружья, так близко русский линкор находился от корабля противника! Когда оба корабля столкнулись борт к борту, русские матросы полезли на абордаж. Выжившие свидетели боя рассказывают{98}, что один из матросов бросился к флагу турецкого флагмана и сорвал его; ружейными выстрелами он был ранен, но зубами впился в свой трофей и не выпускал. После сражения выжившему Спиридову было доставлено рваное полотнище как символ полной победы.

Пылающая грот-мачта «Реал-Мустафы» упала на русский линкор. Капитан А.И. Круз, командовавший «Евстафием», отдал приказ залить водой крюйт-камеру, но было поздно: огонь попал в открытый пороховой отсек, и «Евстафий» за одно мгновение взлетел на воздух. Подвиг команды «Евстафия» затем красочно описывал Алексей Орлов в своих донесениях императрице: «Все корабли с великою храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполняли свою должность, но корабль адмиральский «Евстафий» превзошел все прочие…» И позднее: «Свист ядер летающих и разные опасности представляющиеся и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся со врагом… россиян, истинных сынов отечества…»{99}

Из команды «Евстафия» более чем в 500 человек спаслось лишь 58. Среди спасшихся были адмирал Спиридов и его сын, молодой офицер, служивший под началом отца, и Федор Орлов, брат главнокомандующего.

Очевидец сражения, князь Ю.В. Долгоруков, находившийся близ главнокомандующего во время боя, рассказывает в своих мемуарах, что, увидев взрыв на «Евстафии», граф Алексей Григорьевич тяжело воспринял предполагаемую гибель брата, с которым был очень дружен: «…он бросил имевшуюся в руках его бриллиантовую табакерку и только выговорил: «Ах, брат!»{100} Что младший брат выжил и о его героическом поведении перед лицом страшной смерти Алехан узнал лишь после сражения, когда отыскал его и Григория Андреевича Спиридова; Федор держал в одной руке шпагу и имел бы весьма геройский вид, кабы не ложка с яичницей в другой руке, а у адмирала в руках была большая рюмка водки.

Блестящая победа в Хиосском проливе, однако, не означала, что турецкий флот повержен: большая часть кораблей изначально стояла в Чесменской бухте, или, как тогда ее называли в России, в Сисьме; туда же отступили оставшиеся турецкие корабли. Орлов принял решение окончательно разгромить противника, иначе, как говорилось в его приказе, «…не можем мы и к дальним победам иметь свободные руки»{101}. Для этого был предложен план: несколько кораблей блокируют выход из бухты, чтобы турки не смогли больше бежать, а оставшаяся часть русской флотилии нападет на стоящие в Чесме суда: «…сие их убежище будет и гроб их» ( Г.А. Спиридов). Риск был велик; чтобы снизить потери, было предложено первым в атаку послать 4 брандера. Нагруженные взрывчаткой и порохом корабли под командованием добровольцев — капитана-лейтенанта Р.Г. Дугдэля, лейтенантов Д.С. Ильина и Ф.Ф. Мекензи и мичмана князя В.А. Гагарина. Под брандеры были отведены приставшие к русскому флоту греческие суда; их командующий артиллерии всей флотилии Ганнибал начинил взрывчатыми веществами. В помощь брандерам Орлов выделил четыре линкора, которые должны были войти в Чесму и, встав на якорь вблизи противника, вести артиллерийский огонь по турецким кораблям; два фрегата, которые должны были стрелять по береговой артиллерии противника, и бомбардирский корабль «Гром», командиром которого был Ганнибал.

Атака на турецкий флот началась в лунную ночь с 25 на 26 июня. Незадолго до полуночи корабли сопровождения вошли в бухту; линкор «Европа», первым подошедший к врагу, почти 30 минут сражался с турецкими кораблями, поджидая подмогу. Когда загорелся один из турецких кораблей, брандеры по сигналу с линкора «Ростислав» под попутным ветром помчались на вражеский флот, стоявший беспорядочно. Интересно, что турки, ждавшие в бухте эскадру из Стамбула, которая, как они знали, уже вышла им на подмогу, не видели в атаке русских опасности. Гассан-бей был убежден: русские испугались гнева великого султана и решили сдаться. Поэтому турецкие моряки просто смотрели на свою приближающуюся гибель и предвкушали, как они закуют русских перебежчиков в кандалы и привезут султану в дар.

Брандерам Дугдаля, Маккензи и Гагарина не повезло: на первый напали турецкие галеры, а береговая артиллерия уничтожила опасный корабль, не позволив ему добраться до цели; Дугдаль, хотя и тяжело раненный (взрывом его сбросило в воду и переломало ему ноги), и команда спаслись. Корабль Маккензи сел на мель; капитан приказал артиллеристу поджечь его. Зарево ослепило береговую артиллерию турок, а отважный Маккензи приказал направить шлюпку не к своим кораблям, а к турецким, и захватил в плен две галеры. Брандер мичмана Гагарина тоже был уничтожен прежде, чем смог нанести туркам значительный урон, тем более что он шел последним, и, когда добрался до намеченной цели, она уже пылала. Но их неудачи полностью искупились воинской фортуной лейтенанта Ильина, который, как и было задумано, подвел брандер вплотную к борту 84-пушечного линкора, закрепил его, поджег и, отведя шлюпку подальше «без всякой торопливости с присутствием духа», отдал команду сушить весла, чтобы издали понаблюдать за делом рук своих. Турецкий флот, уже не имевший возможности сопротивляться, стоял, объятый пламенем в глубине Чесменской бухты. Пожар длился всю ночь; последние корабли взорвались лишь утром, часов около 9, когда огонь, наконец, добрался до пороховой камеры.