не торопись.

Поднимаю глаза на Виктора, натыкаюсь на серьезный взгляд светло-карих глаз. Сердце екает, а я понимаю - вся троица в сборе.

И сегодня ночью они мне устроят внеплановое рождество.

- Я стекло в машине менял не для того, чтобы ты на ней каталась по моему саду и лавки сбивала, - говорит Виктор и щурится. Его ладони сжимаются крепче, он сдвигает меня по коридору на площадку. - Я машину свою даже братьям не доверяю. Это как женщина, Алиса, хозяин должен быть один.

- С каких пор у женщины есть хозяин? - вопрос сам собой вырывается, и напряжение отступает, от его наглого заявления уши в трубочку сворачиваются. - Ты не на рынке, где рабами торгуют.

- Красотка, - Виктор усмехается. - Рассуждаешь так, будто вчера родилась. Когда любовь продается за деньги, когда я даже время могу выбрать - один час или всю ночь - тогда я превращаюсь в хозяина.

Он смотрит мне в лицо.

И я в ответ ему в глаза. Светло-карие, чистые, в них нет злости, его взгляд прямой и…ревнивый. Это из-за машины, или его чувство ко мне относится, не разберу никак.

- Твой Бентли внизу на парковке, - говорю охрипшим голосом. - Забирай и езжай…к невесте.

- Я сам разберусь, куда мне ехать, Алиса, - сухо отвечает он. И дергает меня к себе, когда я пытаюсь вырваться. - Что ты тут делаешь?

- На свадьбе Антона гуляю, - огрызаюсь. Хочется спросить еще, про невесту, и почему он не с ней, но страшно нарываться, когда он смотрит так - не мигает. И челюсть сжата.

- Отец знает, где ты находишься? Или привык, что ты ночами работаешь, - выделяет он интонацией, это слово выплевывает, как яд. Вижу, что бесится.

И начинаю беситься сама.

- Я по милости твоего брата не работаю. Он стажировку вчера сорвал, а ты меня добил, - распаляюсь все сильнее, в голове вертятся все те хвалебные оды, что папа ежедневно Рождественским напевал. - Я дура думала, что ваша семья идеальная. Высокая мораль, манеры безупречные, но это ложь все, мыльный пузырь. Вы трое - бессовестные, развратные, вы…

Он встряхивает меня, и я замолкаю.

Тяжело дышу, взгляда оторвать от его потемневших глаз не могу. Его ладонь скользит мне под юбку, пальцы впечатываются в лобок.

- До сих пор без трусов гуляешь, - выдыхает он. Трогает ниже, надавливает на складки, и у меня глаза расширяются, тело сразу узнает его, отзывается.

Пошатываюсь на месте.

Мимо идет какая-то парочка, мужчина бросает взгляд на руку Виктора и пошло улыбается.

- Не смей меня трогать, - краснею от стыда, перехватываю его запястье, - всё, кончились игры.

- Да что ты говоришь, Алиса, - его не останавливает моя горячность, у него на лице написано, что для него не изменилось ничего, и запрет меня лапать просто пустой звук, сотрясание воздуха. - Сама знаешь. Что уже не денешься никуда.

- Арону это не понравится, - ляпаю.

И вижу, как в глубине его глаз искорки вспыхивают. Понимаю, что я права, что старший Рождественский - моя временная, но защита, и уже смелее продолжаю.

- У женщины один хозяин, и это не ты.

- Еще слово, - за бедра он притягивает меня к себе, - и женщина в туалете будет орать. Пока я трахаю ее сзади.

Невольно представляю эту картинку и охаю ему в губы. Его тон жесткий, властный, он не шутит, я верю ему.

И разобраться не могу, чего мне хочется сильнее. Еще что-нибудь вякнуть, чтобы его ярость почувствовать и его грубую, жадную хватку на теле, и, спотыкаясь, под его давлением вломиться вдвоем в туалет.

Или не дразниться больше, ведь я в шаге от чего-то непоправимого нахожусь.

- Виктор, а чего не позвонил, что подъехал, - звучит позади холодный голос, и кожа будто корочкой льда покрывается.

Отшатываюсь от Виктора. И оборачиваюсь на старшего Рождественского.

Арон смотрит на брата поверх моей головы. Долго, молча, и эти гляделки, кажется, взрывом закончатся.

Но…родственная связь, наверное, сильнее.

= Там подруга твоя, - после паузы Арон опускает взгляд на меня. За руку влечет к себе. - Удивительную историю рассказывает Вика. Как вы вчера в сауне с ней работали. Пошли в зал.

Он подталкивает меня вперед. Идет следом, почти вплотную. Пересекаем коридор. Ладонями он сжимает мои бедра и задирает юбку в темноте зала.

- Арон.

- Тихо.

Он сдавливает голые ягодицы, а я, как от тока, выгибаюсь в пояснице, спиной упираюсь в его грудь.

Все так естественно. Этот мужчина обнимает меня настолько расковано, словно перед всем миром свои права заявляет.

Право первого. Право хозяина.

- Садись, - Арон двигает стул, на котором сидел сам. За моей спиной говорит Виктору. - Официанту скажи, что за нашим столом пять персон.

Потом обходит стол, усаживается, как и прежде, широко расставив ноги.

И смотрит в упор на Николаса. Переводит взгляд на притихшую Вику. Берет стакан, отпивает спиртного.

- Так, ладно, - он облизывает полные губы. - Что там вчера было в сауне, я так и не понял. Рассказывай.

Виктор

Скажи официанту, что за столом пять персон - мысленно передразниваю брата.

Шагаю по залу, задерживаю официанта. Киваю на наш столик и говорю:

- Туда еще один стул и один прибор.

Взмахиваю рукой и привестствую жениха. Он снял пиджак, галстук тоже. Рубашка наполовину расстегнута, взгляд плывет - Антон нехило налакался, в первую брачную ночь невеста скучать будет.

Потому, что еще чуть-чуть - и Антон вырубится.

- Молодец, что заехал, - он хлопает меня по плечу. С удивлением сжимает кожанку. - А чего не разделся, здесь жарко.

- Это точно, - соглашаюсь и смотрю на Алису. Расселась рядом с Ароном, волосы наматывает на палец.

Деловая какая. Маленькая сексуальная сучка.

- А у тебя когда свадьба? - Антон поднимает руку и орет кому-то, чтобы подождали его. - В этом месяце, нет?

- В октябре.

Заявление с Тиной еще не подавали, но в октябре у меня отпуск планировался.

И жениться я собирался.

В семье этого всерьез никто не воспринял, ведь пока невеста официально не представлена - ее как бы и нет.

А я ни разу Тину домой не звал. Прошлой ночью только, а потом поехал в сауну к Арону.

И дальше все понеслось кувырком. Я - Виктор Рождественский, средний брат, Обожаю власть, ревнив,