Если вспомнить, что в 1093 году Мономах вёл войну с половцами, с которыми Олег Святославич был в союзе (из-за чего Владимиру и пришлось уступить Олегу Черниговское княжество), то картина складывающейся ситуации на Руси обрисовывается вполне определённо как тревожная. От обеспеченного в прошлом немалыми трудами единого государства с единой политикой, внуки Ярослава вели дело к раздробленности и непрочным союзам.

К слову, Василько, князь теребовльский, был младшим сыном тьмутараканского князя Ростислава Владимировича от брака с венгерской королевной Анной Андреевной Ланкой, дочерью венгерского короля Эндре I. Вот какими разветвлёнными были европейские династические связи не только великих киевских, но и вообще русских князей в период единого Киевского государства.

После Батыевого погрома ничего похожего не наблюдалось – русские князья-вотчинники, выброшенные собственной недальновидностью из европейского круга, роднились теперь лишь друг с другом.

Впрочем до «погибели Земли Русской» тогда было ещё далеко. Князья ссорились, мирились, былые враги становились союзниками, а былые союзники – врагами.

Нечто подобное мы наблюдаем и в истории крупных европейских государств, однако подчеркну ещё раз: русская ситуация имела две, по крайней мере, отличительные особенности.

Во-первых, все владетельные дрязги русских князей проходили на фоне постоянного присутствия фактора дикой Степи – по отношению к любой цивилизации разрушительного. Для кочевников город – всего лишь объект грабежа, кочевым скотоводческим племенам города не нужны.

Во-вторых, все распри между знатными собственниками в Англии, например, происходили по русским меркам на клочке земли, и тут волей-неволей феодалам как-то приходилось ладить друг с другом и развивать искусство политической интриги. А на Руси огромные пространства подталкивали к решению споров в лобовую, и конфликты оказывались более кровавыми и истощающими.

Но пока что внешняя опасность не грозила независимому существованию русских удельных княжеств и самим князьям, а проблема угрозы со стороны степняков относительно успешно решалась периодическими превентивными походами на них.

Ранней весной 1103 года – скорее всего, по инициативе Владимира Мономаха, у Долобского озера близ Киева съехались он и Святополк со своими дружинами для обсуждения планов большого похода на половцев с целью предотвращения продолжающихся набегов.

Позиции и кругозор двух двоюродных братьев вполне видны из следующей детали… Святополк – великий киевский князь, считал, что весной воевать нельзя… Мол, весной смерды (крестьяне), которых следовало привлечь к походу, воевать не смогут – надо пахать и сеять. Владимир же рассуждал так: «…начнёть смерд орати (пахать. – С.К.), и половчанин приеха вдарить смерда стрелою, и кобылу его поимёть, а в село въехав, поимёть жену его и дети и всё именье возьмёть».

Это была речь и государственного мужа, и талантливого полководца – при принятии его плана половцы должны были быть застигнуты врасплох, ибо они мыслили так же однобоко, как и Святополк. В итоге план Мономаха был принят и увенчался полным разгромом половцев.

В связи с речью и планом Мономаха уместно обратить внимание на тот факт, что в своей военной деятельности прежде всего оборонного характера (а превентивные походы в Степь тоже были акциями, по сути, оборонными) русские князья рассматривали крестьянина, пахаря, смерда, не только как производителя продуктов, но и как полноценного воина, которого можно и нужно включать в военное планирование как важнейший фактор.

И такая традиция шла из глубины веков. Русский богатырский эпос – былины, имеет среди своих героев образ «оратая» (пахаря) Микулы Селяниновича, которого князь Вольга Святославович приглашал: «Да поедем-ко со мною во товарищах, да ко тем к городам за получкою», то есть – за данью… Силой бог Микулу не обидел – вся княжеская дружина не смогла «повыдернуть» «с земельки» его «сошку». Однако Микула предпочёл крестьянский труд: «Ржи напашу, в скирды складу, …домой выволочу, дóма вымолочу…».

«Оратай»-воин был особенностью лишь Русского государства, и связана была эта особенность именно с пограничным положением Руси между кочевым Диким Полем и оседлой цивилизующейся Европой.

В силу этой особенности, великий киевский князь всегда располагал крупными воинскими резервами для вообще любых военных акций, включая походы во внешние земли.

Забегая далеко вперёд, можно отметить, что в отдалённом будущем этот же пограничный характер общества станет причиной возникновения на Украине, подпавшей под власть Польши, особых воинских формирований – так называемого «реестрового» казачества, то есть – казачества, официально занесённого в польские воинские списки – реестры.

Запорожская Сечь была вольницей с сильными анти-польскими настроениями, в то время как реестровое строевое казачество служило Польше, а его верхи – «старшина», «знáчные козаки», пользовались шляхетскими правами. Польской шляхте было лень охранять рубежи от степных набегов возникшего Крымского ханства, вот она и приспособила к этому делу часть украинцев, дав им в руки оружие. При этом в бурные времена «реестр» увеличивался, а в спокойные сокращался – происходило так называемое «расказачивание» с обращением бывших «рейстровиков» в зависимых поселян, что вызывало, конечно, волнения.

Русские белорусские земли, подпавшие под власть Польши, были отделены от Дикого Поля и Крыма Украиной, и необходимости в белорусском казачестве у польских панов не было. Поэтому белорусский «реестр» и не возник – белорусская часть русского народа, оказавшаяся под властью шляхты, так и осталась полностью простонародной, имущая «старшина» из белорусов не выделилась. Прежде всего поэтому в Белоруссии и не развился так сильно национализм, как это произошло на Украине. Простые украинцы и практически все белорусы – «поспольство», смотрели в сторону Москвы, а немалая часть украинской казацкой старшины» – или в сторону Варшавы, или просто в сторону…

Вернёмся, впрочем, во времена поздней Киевской Руси…

Ещё один княжеский съезд – Долобский, с участием ещё и Давыда Игоревича, состоялся зимой 1111 года. Проходил он по старой схеме, с примерно теми же решениями относительно похода в Степь, и с тем же конечным результатом – разгромом больших сил кочевников.

В 1113 году Святополк «мирно преставился». Усопший отличался жестокостью и стяжательством, и почти сразу после его смерти в Киеве вспыхнуло восстание горожан, направленное против ростовщиков. Были разгромлены лавки менял и двор тысяцкого Путяты. И тогда киевская верхушка призвала Владимира Всеволодовича Мономаха. Он и правил в Киеве до самой своей кончины в 1125 году. Сев на княжение в Киеве, он выступил как примиритель социальных противоречий, облегчил положение народной массы и дополнил «Русскую Правду» уставом Владимира Мономаха.

Ломоносов кратко описал правление Мономаха так: «По общему всех прошению сел на великое княжение киевское; усмирил вражды внутренние в России. Половцев и других супостатов побеждал отменною храбростию. Город Кафу (известный невольничий рынок, современная Феодосия. – С.К.), бывший тогда во владении генуезском, взял и во вторую войну, победив на поединке генуезского кафинского князя, снял с него все признаки его чина. Ополчившись на Грецию, получил от царя греческого Алексея Комнина все украшения царского сана и венчан царём и самодержцем всероссийским».