Осталась всего одна порванная страничка, что-то там было о бале и об ужине, да затерялись эти записи.

Что помню о своей свадьбе я? О, многое… Но сейчас охота мне рассказать вот что. Моя мать дала мне фату самой Марии-Антуанетты. Это было великолепное, изысканно пожелтевшее от времени кружево. В ней венчалась сама maman. Сейчас, оглядываясь на происшедшее, вижу в этом подарке очень печальный смысл… Впрочем, уже и тогда он поразил меня самым неприятным образом, ибо участь несчастной королевы всем известна. Кроме того, необходимость венчаться в этой фате уязвила мое самолюбие и лишний раз напомнила о том, что я – всего лишь княжна императорской крови, а не великая княжна. Они-то венчались все в фате и драгоценностях русской императорской короны, а я – точно бедная родственница – в обносках чужестранной казненной королевы!

В то время я даже не думала, что, раз моя мать в этой фате венчалась, она ей обносками не казалась. Но ведь она венчалась как великая княжна!

Феликс и мой свекор, князь Юсупов-старший, отлично все поняли и решили меня утешить. Свадебным подарком от жениха стала тиара из платины, горного хрусталя и алмазов. Это было изделие ювелирного дома Cartier – красоты необыкновенной! Чудилось, тиара сделана изо льда, она чудесно мерцала благодаря сочетанию подвесок из горного хрусталя и линии бриллиантов, к которым подвески крепились, а венчал тиару алмаз более чем в три с половиной карата величиной.

Изысканность изделия поразила меня. Феликс рассказал, что мотивом рисунка при огранке послужило оформление печатных книг эпохи Возрождения.

К несчастью, при бегстве из России спасти эту тиару, как и множество, множество других украшений, нам не удалось, сколько ни старался Феликс, который даже ездил ради этого из Крыма в Петроград в 18-м. В 1925 году большевики нашли в доме князей Юсуповых на Мойке тайник с этими сокровищами и присвоили их.

Но вернусь к моему венчанию. Конечно, вид этой тиары был способен утешить самое тщеславное сердце, а мое вовсе не было таковым. К тому же в это время в Россию вернулась Машуня, Мари, Мария Павловна, бывшая принцесса Шведская, которая уже развелась со своим нелюбимым мужем. Она присутствовала при моем одевании и утешила меня, необычайно смешно рассказав о том, как венчалась сама. С удовольствием запишу здесь эту историю, которая излечила меня от мелочной зависти к обряду венчаний великих княжон.

Мари говорила, что для великой княжны день ее вступления в брак – это прежде всего церемония, а уж потом – торжество. И это была самая нудная на свете церемония, которую пришлось выдержать в своей жизни Мари! День свадьбы начался завтраком с императором и императрицей – ведь Николай Александрович был кузеном Мари, правда, гораздо старше ее, так что она росла вместе с его детьми, своими племянницами. Потом невеста отправилась одеваться. Серебряная парча ее подвенечного платья была такой толстой, что казалась негнущейся. После того как отец и тетушка благословили Мари, она отправилась в Большой дворец: именно там, согласно этикету, следовало завершить церемониальный туалет.

Если идти по полу в своем парадном платье невеста еще как-то могла, то по лестнице ей помогли подняться слуги – парча не давала согнуть колени! Мари ввели в одну из парадных гостиных. В центре находился туалетный столик, украшенный кружевами и лентами. И этот столик, и золотые безделушки на нем некогда принадлежали императрице Елизавете Петровне. На столике лежали драгоценности императорской казны, которые великие княжны надевали в день свадьбы. Была здесь и диадема самой великой Екатерины с баснословным розовым бриллиантом посередине. Была маленькая темно-красная бархатная корона, усыпанная бриллиантами. Все это предстояло надеть Мари, а еще – бриллиантовое ожерелье, браслеты и серьги. Украшения были массивные, тяжелые – особенно серьги в виде вишен, которые тотчас же начали немилосердно оттягивать уши Мари. И еще предстояло надеть фату, и прикрепить шлейф, и накинуть на плечи горностаевую мантию! Когда Мари прежде случалось видеть бракосочетание которой-нибудь из великих княжон, ее смешило, что невесту ведут под руки фрейлины, словно она была не юная девушка, а немощная старушка. Только теперь она поняла, что любая немощная старушка уже давно рухнула бы под тяжестью навьюченных на нее нарядов и ценностей! Юная девушка еще была в силах удержать их на себе, не согнувшись вдвое, но сделать хоть шаг самостоятельно – о, это было нелегко! Даже при том, что мантию и шлейф несли гофмейстер и два пажа. Когда император вел Марию к алтарю, она втихомолку радовалась, что он такой сильный, хоть и невысок ростом. Потом ее опускали на колени и снова поднимали на ноги пажи и шаферы. Она так побледнела во время венчания, что ей дали нюхательную соль. В это мгновение она не думала ни о прошлом, ни о будущем, да и слова священника пролетали мимо ушей… Прежде всего потому, что Мари чудилось: мочки ее ушей оттянуты этими кошмарными серьгами чуть ли не до плеч, и все это видят!

Наконец церковная церемония была окончена. Миновала и полуторачасовая обязательная мука – прием поздравлений. И наконец-то можно было снять тяжелую мантию!

Все уселись за праздничный стол. Мари настолько устала, что, не обращая внимания на императора, который сидел слева от нее, вынула из ушей эти пыточные устройства – серьги – и повесила их на край бокала с водой. Император тихонько хихикнул, но Мари было уже не до этикета. Сразу стало так легко! Правда, салфетка беспрестанно соскальзывала с ее парчового платья на пол, так что пажу приходилось то и дело нырять за ней под стол. Император забавлялся от души!

А затем начался церемониальный полонез, который не менялся с екатерининских времен. Эта традиция соблюдалась настолько тщательно, что в углу бального зала стоял карточный столик с заж-женными свечами: ведь Екатерина Великая во время скучноватых церемоний любила перекинуться в картишки с самыми именитыми гостями.

Мари танцевала сначала с императором, потом с эрцгерцогом Гессенским, отцом императрицы, затем с наследным принцем Румынии. Каждая пара делала три тура по залу и при каждом новом круге менялась партнерами, причем кавалеры кланялись, а дамы приседали. Реверанс перед императором следовало делать особенно глубоко. Вот это было испытание… Мари казалось, что ее качает из стороны в сторону под тяжестью парчи, и она втихомолку надеялась, что зрители примут эти невольные движения за какие-нибудь новые па полонеза. И серьги снова оттягивали уши до плеч!

Когда официальная часть свадьбы закончилась и Мари с помощью камеристки переодевалась в новый жемчужно-серый костюм и маленькую шапочку, у нее отчаянно болела голова, а на плечах остались две глубокие красные вмятины от швов парадного платья…

Вот что рассказала мне Мари. Ну а свадьбу моей матери я уже описывала со слов отца. Невеста тогда тоже изнемогала под тяжестью традиционных украшений: диадемы с большим розовым алмазом, короны из крупных бриллиантов и мантии. Как уверял мой дядя, великий князь Константин Константинович, в церемониальном наряде она казалась еще меньше ростом, хотя и так была маленькая!

К добру или к худу, моя одежда была гораздо проще одеяний великих княжон: платье из satin blanc с серебряной вышивкой и длинным шлейфом. Я, конечно, хотела надеть шифон, который как раз тогда сделался моден, но мой любимый летящий силуэт, который я предложила в качестве фасона, сочли недостаточно торжественным, а Надежда Ломанова, шившая мой туалет (она не признавала выкроек и делала свои прелестные платья, обернув даму лоскутом ткани, прямо на ней, точно подгоняя по фигуре), безапелляционно заявила, что эти «обвисшие, бесформенные» силуэты никогда не смогут entrer en vogue. Много лет спустя мне удалось доказать, что это не так: именно этот силуэт произвел истинный фурор на премьерном показе нашего дома моды «Ирфе» в Париже и стал истинной ligne а la mode, то есть модным силуэтом!