– Ух ты! – Кокотов невольно отшатнулся.

– Вот видите! – воскликнула она, принимая каратистскую стойку и глубоко дыша. – Не забыла! А еще я как ненормальная зубрила английский, стреляла в тире и даже записалась в студенческий театр.

– Зачем же в театр?

– А как иначе? Шпион – лицедей, он должен уметь выглядеть именно тем, кого хочет видеть в нем объект вербовки или разработки. Вот, допустим, вы ученый, занимающийся оборонкой, и мне надо под видом аспирантки подобраться к вам, войти в доверие, влюбить в себя и выведать гостайну. Теперь смотрите на меня! Нет, здесь темно! Идемте туда, к фонарю! – Она взяла его за руку и повлекла к свету. – Вот здесь хорошо. А теперь скажите мне что-нибудь!

– Что именно?

– Ну, какую-нибудь математическую ерунду.

– Я забыл… – замялся Андрей Львович. – Ну хорошо, ну вот хотя бы так: сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, да?

– Что?! Профессор, повторите, пожалуйста!

– Сумма квадратов катетов…

Лицо Натальи Павловны чудесным образом изменилось: в нем появилась некая счастливая настороженность, перешедшая сначала в нежное изумление, а потом – в то особое лучезарное восхищение, от которого мужчине начинает казаться, будто он не только самый умный, но и самый красивый на свете. Кокотов даже пожалел, что не владеет никакими государственными секретами.

– Ну, поняли?

– Понял…

– Однако в шпионки меня не взяли.

– Почему?

– Скорее всего, из-за Дениса. Но я ничего не могла с собой поделать. Я влюбилась. Потом Дэн мне признался, что я ему тоже сразу понравилась, но он, хитрюга, нарочно медлил. У нас в подпольной секции был ритуал: если «Учитель» видел, что кто-то тренируется серьезно и делает успехи, он вызывал к себе в «келью» и вручал как награду рукописный учебник карате, спрятанный для конспирации под обложкой школьного словаря. Стоила такая награда пятьдесят рублей. А одно занятие – пять.

– Большие деньги!

– Да! Я получала повышенную стипендию, сорок пять рублей, еще мне дедушка каждый месяц подкидывал, но по сравнению с тем, сколько зарабатывал Дэн, это мелочь, хотя ему приходилось делиться и с директором ЖЭКа, и с участковым. А вызов в «келью» он обставлял как сакральную инициацию. В конце тренировки мы строились в шеренгу и кланялись Учителю. Он долго переводил взгляд с одного на другого, заставляя трепетать от радостного ожидания, а потом еле слышно называл имя счастливчика. Я все ждала, ждала, отчаялась и, когда Дэн сказал: «Наташа, зайдите ко мне!» – чуть не потеряла сознание. Но если бы он меня не вызвал, я бы и сама пришла. Когда девушка решила отдаться, это непоправимо. В подвальной каморке было тепло и удушливо сыро, словно рядом затеяли большую стирку. Вместо кровати мой избранник спал на снятой с петель двери, установленной на четырех кирпичах и застеленной тонким армейским одеялом. Идеальное место для потери невинности!

– Вы серьезно? – усомнился Кокотов.

– Конечно! А где, по-вашему, должна стать женщиной внучка академика и дочь редактора программы «Очевидное – невероятное»? Поехать по дефицитной путевке на Золотые Пески и сделать это в полулюксе в постели с законным мужем, сыном членкора? Ошибаетесь! Вы не представляете, на что способна воспитанная правильная девочка из ненависти к своей правильности!

– Ну почему же, догадываюсь… – пробормотал себе под нос бывший вожатый первого отряда.

– А про обет целомудрия девчонки, конечно, наврали! – Наталья Павловна странно хихикнула. – Когда я забеременела, он сделал мне предложение. Я ликовала. Но мама ни в какую: у Дэна не было московской прописки, он из Томска. И дедушка купил нам кооперативную квартиру. Но ребенка у меня не получилось. Ни с ним, ни с другими мужьями. Дэн оказался добрым и нежным, не разрешал мне травить тараканов, так как в насекомых могли переселиться души умерших. Любовником он был фантастическим! Кокаинисты поразительно неутомимы и изобретательны в постели. Он стал нюхать исключительно для самопознания, но остановиться уже не смог. Муж часто исчезал из дома, якобы к учителям – совершенствовать свое искусство. На самом деле (я только потом узнала) он ездил выбивать долги у кооператоров. Помните, в конце Перестройки было много кооператоров?

– Помню.

– А куда они, кстати, потом все делись?

– Не знаю…

– Странно. Ну, не важно. Дэн сколотил банду из боксеров, борцов, каратистов. Завидев их, люди, как правило, сразу все отдавали. Но однажды кто-то заартачился, и они его то ли убили, то ли изуродовали. Дэн бежал за границу, осел в Испании. Мы договорились: через месяц-другой я проберусь к нему. Я взяла академку, попросила у дедушки денег и купила с помощью мамы, дружившей с женой директора «Интуриста», путевку в Барселону. За неделю до вылета муж позвонил и попросил захватить посылку для человека, с которым успел сойтись в Мадриде. Посылка была небольшая, но тщательно, слишком тщательно упакованная. А я же готовилась в шпионки! Понимаете? Так вот, внутри оказалось Изборское Евангелие, рукописное, с чудными миниатюрами и инвентарным номером отдела редких книг Ленинки. О краже этого чуда сообщали по телевизору. И хоть я была влюбленной дурой, но сразу поняла: если влипну, никакой дедушка-академик не вытащит! Я позвонила Дэну, наврала испуганным голосом, что меня вызывал следователь и спрашивал об исчезнувшем муже, поэтому надо временно затаиться, даже не звонить друг другу. Посылку у меня вскоре забрал странный парень с бегающими глазами. Он же потом приносил письма от Дэна и забирал мои. Потом я написала мужу, что следователь не отстает и, чтобы притупить бдительность органов, надо понарошку развестись. Он отказался, даже обиделся, но, подумав, прислал заверенное нотариусом согласие. Я развелась и тут же выписала его из квартиры. Так закончился мой первый брак…

– И вы с ним больше никогда не виделись?

– Ну почему же! Когда пришел Ельцин и началась настоящая стрельба с горами трупов, дело о каком-то покалеченном кооператоре прикрыли – и Дэн вернулся. Все это время мы переписывались: он звал в Испанию, а я отказывалась под разными предлогами: сессия, болезнь дедушки, диплом… Мой первый мужчина ворвался в квартиру с огромным букетом алых роз, и мы набросились друг на друга, словно два смертельно изголодавшихся хищника! Я ведь ни разу не изменила ему за все это время, хотя, как вы догадываетесь, желающих было предостаточно. Вы удивлены?

– Ну… в общем… отчасти… – замялся писатель.

– Я вас понимаю. Женская верность – такой же каприз, как и измена. Но во-первых, я его любила. А во-вторых, в нашем роду принято менять мужей, а не мужчин. Мы провели с Дэном безумную ночь! До сих пор, когда о ней вспоминаю, у меня на теле встает дыбом каждый волосок! Кокаинисты – потрясающие любовники, пока есть деньги на кокс…

– Вы это уже говорили, – ревниво проскрипел Кокотов.

– Ах да, извините! В перерывах, приходя в себя, я слушала его: Дэн клялся, что безумно любит меня, говорил, что у него большие планы по продаже русского антиквариата за границу. Как заклинание, повторял: мы должны немедленно пойти в ЗАГС и снова расписаться. Я со всем соглашалась и думала только о том, когда же он снова меня обнимет… А поутру, за завтраком, молча положила перед ним вырезку из газеты. В ней было про арест в Шереметьево-2 человека, пытавшегося вывезти в Испанию Изборское рукописное Евангелие. Дэн все понял и долго молчал, потом тем же бесстрастным голосом, каким когда-то рассказывал нам про сансару и карму, объяснил, что в Испании попал в лапы русской мафии и у него просто не было выхода. Он упал на колени, целовал мои ноги и умолял простить!