Провал Вальхеренской экспедиции сопровождался рядом драматических событий в мире британской политики. Военный секретарь лорд Каслри вызвал на дуэль Джорджа Каннинга, министра иностранных дел. Они стрелялись 21 сентября 1809 года и сделали по два выстрела. Вначале оба промахнулись, но затем Каслри ранил своего оппонента в бедро, сам при этом не пострадав. Здоровье Каннинга вскоре восстановилось, но оба министра покинули кабинет. Глава правительства, престарелый герцог Портленд также ушел в отставку и вскоре скончался. Новым премьер-министром стал Спенсер Персиваль, который был канцлером казначейства в кабинете Портленда.

В феврале 1810 года палата общин собралась уделить пристальное внимание Вальхеренской экспедиции и создала специальный комитет. Правительство решило сделать слушания закрытыми. В кабинете опасались обнародования вопиющих фактов и свидетельств некомпетентности военного руководства экспедицией.

Решение правительства вызвало возмущение радикалов Вестминстера. Джон Гейл Джонс — секретарь Британского форума, общества дискуссий в Ковент-Гарден, — выступил с активным протестом против нарушения принципов демократии, расклеив плакаты на стенах. Он был арестован и брошен в тюрьму Ньюгейт без суда и следствия.

12 марта сэр Фрэнсис Бардет поднялся со своего места на скамье в палате общин и заявил, что арест Джонса является нарушением Великой хартии вольностей[87]. Не получив поддержки в парламенте, Бардет опубликовал свою речь в Cobbett's Weekly Political Register вместе со страстным обращением к избирателям Вестминстера. Палата общин приняла решение арестовать Бардета и направить его в лондонский Тауэр.

Центр британской столицы стал ареной острого политического противостояния властей и радикальных противников нарушения принципов демократии, которое переросло в беспорядки. Узнав о готовящемся аресте своего лидера, сторонники Бардета собрались вокруг его дома и забрасывали грязью и мусором прохожих, которые отказывались кричать: «Бардет навсегда!» Толпы людей заблокировали подходы к Тауэру. Пикадилли, Альбемарль Стрит и Сент-Джеймс Сквер оказались во власти хаоса и насилия. Хулиганы выбили окна в домах лорда Каслри, премьер-министра Спенсера Персиваля и других видных политиков. Были случаи самого вопиющего вандализма — погромщики врывались в дома и крушили все вокруг.

Подобное было в 1780 году, и правительство хорошо усвоило уроки прошлого. Принимались энергичные меры — пушки Тауэра были подготовлены к бою, ров вокруг крепости заполнили водой, армия и гвардия встали на защиту порядка. Конная гвардия предприняла несколько атак на Пикадилли, но восставшие заблокировали улицу лестницами.

Бардет забаррикадировался в своем жилище и проводил встречи с другими радикальными лидерами. Кохрейн участвовал в ряде совещаний, а 8 апреля он решил действовать. Он прибыл в экипаже и привез с собой контейнер со взрывчаткой. Портье впустил его в дом. Кохрейн предложил Бардету совершить подрыв оснований внешней стены здания и заложить взрывчатку под фундамент. Он собирался защищать дом своего друга с той же страстью, с какой некогда оборонял форт Тринидад. Нападавшие подорвались бы на мине, если бы попытались проникнуть в дом Бардета. Последний пришел в ужас от предложения бескомпромиссного капитана и заявил, что не намерен противодействовать своему аресту методами насилия. Кохрейн был расстроен. Его попросили забрать бочонок с порохом, что он немедленно сделал и удалился.

Ранним утром следующего дня вооруженный сержант и его помощники проникли в дом через окно и взяли Бардета под стражу. Арестованный был доставлен в Тауэр и оставался в заключении до роспуска парламента 21 июня.

До окончания сессии парламента Кохрейн представлял Бардета. Он подал петицию с протестом против заключения своего друга и союзника в тюрьму, подписанную избирателями.

Кохрейн не хотел, чтобы его приравнивали к радикальным политикам, которые теперь считались врагами государства. Он продолжил свою кампанию критики порядков во флоте и обратил внимание членов палаты на систему назначения и выплаты пенсий. При этом он вновь задевал наиболее влиятельных людей,

11 мая он обратился к шумной аудитории палаты и привел в своем выступлении множество статистических данных. Он сделал впечатляющее сравнение размеров пенсий офицеров, проливавших кровь за родину, и чиновников.

Оказалось, что адмирал получает годовую пенсию 410 фунтов стерлингов, капитан — 210, а служащий билетной кассы — 700! Тринадцать дочерей погибших адмиралов и капитанов вместе получают сумму меньшую, чем вдова комиссионера флота. Храбрый сэр Сэмюэл Худ[88], потерявший руку, получает пенсию 500 фунтов стерлингов, а ушедший на покой в добром здравии секретарь Адмиралтейства имеет 1500 фунтов в год! Кохрейн подсчитал, что пенсии всех раненых офицеров британского флота вместе с пенсиями жен и детей погибших офицеров составляют в сумме величину меньшую, чем синекура лорда Ардена (20 358 фунтов стерлингов).

«Знает ли страна об этой несправедливости?»[89] — вопрошал Кохрейн. После этого он начал бескомпромиссную критику влиятельнейшего семейства Уэллесли и привел еще более наглядные и ошеломляющие сравнения. Лорд Кохрейн продолжал изобличать несправедливость, к радости одних и огорчению других членов палаты общин.

Когда Кохрейн закончил говорить, ему ответил Уильям Уэллесли-Поул. Во-первых, он сказал слово в защиту своего семейства и его привилегий. Во-вторых, Уэллесли-Поул дал совет капитану Кохрейну. Он занимал пост секретаря правления Адмиралтейства и хорошо знал выдающиеся качества и заслуги своего критика. Совет заключался в том, что Кохрейну лучше сохранять верность своей профессии морского офицера и с честью служить стране, чем делать пагубные ошибки. Он предсказал, что Кохрейн станет жертвой обмана недобросовестных дельцов от политики, которые используют его имя в собственных целях.