Вечером, в начале восьмого, он встретил Левашову на ступенях перед входом в поликлинику и протянул цветы. Сказал — боялся, что не встретит ее, ведь о конкретном месте свидания они не договорились. Тамара улыбнулась: «А у меня ваш адрес есть — взяла в регистратуре. Так что не потерялись бы».

Дома показывал ей фигурки из нефрита. Рассказывал про этот удивительный камень. Нефрит — горная порода, его очень сложно расколоть на куски, он тверже стали и не поддается истиранию. Свое название получил от греческого слова «нефрос» — почка. Китайцы называют его «камнем жизни» и вечности. Считается, что нефритовые талисманы отражают жизненные неудачи и несчастья. А вот древние ацтеки использовали нефритовые ножи для человеческих жертвоприношений…

Кто же знал тогда, что с нефритом будут связаны все обрушившиеся потом на него несчастья!

А тогда понравилось, как Тамара его слушала — без неискренних восторгов и глупых вопросов. Потом пили шампанское, лакомились тортом «Птичье молоко», она рассказывала про работу в поликлинике, оказалось она еще комсомолка, хотя уже через полгода перестанет быть по возрасту, он удивился про себя — такая молодая? А ведь все повадки взрослой женщины.

Позже опять перешли на коллекцию нефрита. Он чуть не стал рассказывать, что китайское выражение «нефритовый дракон» служит как обозначением мужского полового члена, так и мужчиныпартнера священной Тигрицы. В даосизме это тот, кому она доверяет, на чью защиту, поддержку и выдержку полагается. Нефритовый дракон вступает в сексуальную связь с Тигрицей. Дракон и Тигрица вовлечены в вечную битву друг с другом. Гармония же достигается только тогда, когда оба индивидуума проникаются друг другом и помогают друг другу достичь просветления. И вообще в древности китайцы полагали, что нефрит — это семя дракона, павшее на землю… Но Олег Александрович вовремя остановился — еще подумает, что он пытается совратить ее своими восточными легендами.

Уже ближе к одиннадцати она сказала, что ей пора — ехать далеко, практически за город, там она снимает комнату… Он радостно сообразил — значит, семьи нет. И опять вдруг, ни на что не надеясь, сказал: «А может, останетесь?» И, признаться, глуповато добавил: «Отсюда на работу близко». У нее заискрились глаза: «А я завтра выходная». Он сокрушенно вздохнул, а она сказала: «Ну, если оставаться, то можно еще чая…»

Ночь — а Олег Александрович очень волновался, его донжуанский список и без того весьма скромный, очень давно уже не пополнялся — неожиданно прошла спокойно, будто это между ними происходило уже не в первый раз, Тамара вела себя согласно заповеди врача «Не навреди», и утром Олег Александрович был совершенно счастлив. Он предложил Тамаре перебраться к нему, но она все с той же врачебной мудростью, сказала, что спешить не надо: «Давай присмотримся друг к другу…». У нее уже был малоудачный опыт супружеской жизни, так что поживем — увидим. Она не спешила со свадьбой, не торопилась даже тогда, когда выяснилось, что она беременна. Беременность протекала сложно, ей приходилось ложиться в больницу на сохранение, Олега Александровича арестовали как раз в один из таких моментов. Мысли о том, как там Тамара и ребенок, постоянно терзали его в камере.

Ей тоже досталось — вышла из больницы, а квартира опечатана. Где жить?…На пятом месяце беременности? Приходила к следователю и слышала только один вопрос — кто вы такая? Мало ли что вы беременны? Мало ли от кого? Выход был один — добиваться разрешения на брак с заключенным. Она добилась. Когда Олег Александрович увидел заявление гражданки Левашовой о желании вступить в брак с заключенным Коваленко, удостоверенное органом ЗАГСа, он расплакался. Так и заполнял ту часть заявления, которая относится к нему, вытирая слезы. Потом была процедура бракосочетания в «Крестах», которую он не мог бы себе раньше представить даже в горячечном бреду. Тамара была удивительно спокойна, не обращала ни малейшего внимания на все глупости и нелепости, которые были неизбежны при церемонии в таком месте, а он просто не мог поверить, что это происходит с ним и что это вообще не сон. Она в какой-то момент рассказала, что все ее отговаривали. На работе сказали, что не надо мнить из себя декабристку — там была любовь, а тут моральное разложение. Были и такие, кто считал, что она это делает из-за денег, потому что в газетах появились статьи, рассказывающие о миллионах Коваленко…

Спустя неделю ее исключили из комсомола, хотя она и так должна была выбыть оттуда через месяц по возрасту. В общем, начальство устроило такой показательный процесс, чтобы отчитаться перед райкомом партии. Тамара на собрание не пошла, чтобы не дай бог, не разродиться прямо там. Потом подруги ей рассказывали, что все сидели и молчали. Секретарь парткома сказал, что, выходя замуж за преступника, Левашова тем самым демонстрирует, что разделяет его взгляды и, по сути, становится сообщницей. Кто-то возразил и заявил, что до суда человека объявлять преступником нельзя, на что ему отрезали: наши органы не ошибаются, это раз, а два — откуда у обычного советского человека, живущего на зарплату, коллекция стоимостью в миллионы, как это пишут газеты? Или, по-вашему, газеты тоже лгут?.. Собственно на этом обсуждение и закончилось, потому что возразить было нечего.

Но все это Олег Александрович узнал уже потом, когда вышел на свободу. Тогда и пришла ему в голову мысль, что в жизни нам часто не понять, к чему ведут те или иные повороты судьбы, их смысл становится ясен лишь потом, годы спустя. И если бы не обрушившиеся на него несчастья, приведшие его в тюремную камеру, может быть, они с Тамарой так и не поняли бы окончательно и бесповоротно, что не могут друг без друга…

На людей, мало его знавших, следователь по особо важным делам Виталий Алексеевич Владимиров производил впечатление несколько сонного, погруженного в себя тяжелодума. Но впечатление это было обманчиво. Несмотря на внешнюю округлость форм — невысок, круглоголов, полноват, нетороплив и скуп в движениях, — Владимиров мыслил остро и быстро, мог соединять в единое полотно разрозненные факты, а главное — был вполне бесстрашен в выводах, какими бы опасными они ни выглядели.

Занявшись с подачи самого Генерального делом коллекционера Коваленко, он для себя сразу сделал вывод, что тут вероятна — политика. Уголовщина само собой, но история коллекции Коваленко должна была продемонстрировать согласно указаниям, идущим с самого верха, что в стране действительно происходят перемены и богатый человек теперь не является классово чуждым элементом, пребывающим под постоянным подозрением, а наоборот — полезный гражданин, которого государство будет защищать и оберегать от посягательств уголовного мира. Вот так — просто и понятно.

В Ленинграде, куда прибыли небольшой следственной группой, быстро нашли первую серьезную зацепку. Просматривая дело Коваленко, Владимиров сразу заметил, что анонимное заявление, в котором коллекционер обвинялся во всех смертных грехах — от спекуляции до торговли валютой и незаконном хранении оружия, после которого приступили к разработке Коваленко, отпечатано на машинке с серьезными дефектами, причем дефектами весьма характерными, запоминающимися. Дефекты эти Владимиров сразу вспомнил — он их видел, просматривая документы, представленные работниками того самого отдела ОБХСС, который и возбуждал дело против Коваленко. То есть получалось — анонимка была просто-напросто изготовлена там — в отделе…