А пока мы разговаривали, перестук русских пулеметов (русские пулеметы имели низкую скорострельность, поэтому издавали глубокий глухой звук) стал отдаляться, а огонь русской артиллерии начал слабеть. «Они уходят», – заявил немецкий унтер-офицер, раненный в голову. Сейчас он смотрел на свои большие грубые руки, пропитавшиеся бензином и черные от грязи.

Когда мы подъехали к краю плато, месту, где дорога резко уходит вниз к равнине, в глубине которой расположено село Качковка, с наших губ сорвались крики удивления. Впервые за всю войну перед нашим взглядом предстало поле боя, которое русские не смогли «зачистить» перед своим отходом. И вот я шел по полю боя среди мертвых тел вражеских солдат, которые как будто следили взглядами за каждым моим шагом, за каждым движением, будто я ступал по запретной земле. Мертвые смотрели на меня с застывшим выражением изумления и досады, будто я прибыл сюда выведать их секреты, нарушить ужасный неприкосновенный хаос войны и смерти.

Качковка, 8 августа

Отступавшие советские войска не оставляли своих погибших на поле боя и не хоронили их на месте гибели. Они хоронили их на двадцать – тридцать километров восточнее, в глубине леса или на краю равнины. Они хоронили их в огромных общих (братских) могилах, а на могилах не ставили ни крестов, ни каких-либо опознавательных знаков. Они закапывали только что выкопанные могилы и забрасывают их сверху листьями, травой, ветками деревьев, чтобы никто не мог нарушить покой тех, кто лежит в этих тайных могилах.

В этом скрытном погребении, в этом тайном перемещении мертвецов есть что-то пугающее, что-то мистическое. «Eine Totenflucht!» – так описал мне сегодня утром этот обряд один немецкий солдат. Да, это и вправду можно назвать «побегом мертвецов» в полном смысле этого слова. Как будто они с трудом встают на ноги и медленно, помогая друг другу, бредут неведомыми тропами прочь через пшеничные поля и через леса. Как будто они в самом деле бегут, но не от страха, а для того, чтобы идти к новым высшим испытаниям, навстречу своей неизвестной, еще более ужасной судьбе. Это похоже на то, что они скрывались с поля битвы после того, как убрали оттуда малейшие следы ужасной схватки, каждый предмет, который может послужить напоминанием о яростном столкновении двух армий или который своим присутствием может нарушить мир и покой в лесу, на полях в золотом цвете подсолнечника. Да, кажется, будто это сами мертвецы «зачищали» за собой поля сражений. А после того, как это было сделано, они медленно рассеиваются и навсегда исчезают, не оставляя за собой никаких материальных следов, даже отпечатков обуви на земле или винтовок, которые были у них в руках, но оказались разбиты огнем немецких снарядов.

Этот феномен оказывал огромное впечатление на тех, кому довелось ехать через те поля сразу же после окончания боев. После целых дней и недель жестоких боев, яростных рукопашных схваток, неоднократных ударов мощных танковых клиньев немецкие солдаты не обнаруживали на поле боя тысячи тел советских бойцов, как ожидали по результатам упорных столкновений. Было лишь несколько разбросанных на разных участках трупов, которых скорее забыли забрать, чем бросили[33]. Отсутствие трупов на поле боя мне представляется скорее свидетельством колдовства, чем просто одаренности человеческой натуры. Оно рисует местность в каком-то зловещем виде. Ведь ничто в мире не может быть более жутким, чем поле боя, на котором почему-то не осталось мертвецов. Оно похоже на смертный одр, с которого только что убрали тело. В нем ощущается нехватка чего-то, белизна этих белоснежных, беспорядочно разбросанных простыней и подушки, где отпечаталась холодная голова, смотрится неестественно. Точно так же неестественно выглядят и леденят душу трава, камни, комья земли на поле сражения, лишенном мертвых тел.

Я находился на русском фронте вместе с немецкими войсками с самых первых дней войны. Шаг за шагом, вслед за немецкой колонной моторизованных войск, я продвигался от Штефэнешти до Могилева-Подольского. А совсем недавно с колонной пехоты я совершил марш от города Бельц до городка Сороки и от Сороки через Ямполь до этого села Качковка, расположенного уже в глубине территории Украины. И вот теперь я оказался в самой восточной точке всей огромной линии немецкого фронта[34]. И никогда до сегодняшнего утра мне не приходилось видеть поле боя с разбросанными на нем многочисленными трупами советских бойцов. Иногда мне уже доводилось видеть по нескольку мертвых тел и не более того, как на том холме у Скуратового или внутри танков по дороге на Бельцы. Но сегодня утром, когда мы доехали до края долины, где располагается деревня Качковка, я впервые видел поле боя, усеянное трупами русских, – нетронутую, «незачищенную» землю, откуда русские не смогли вынести ничего, даже своих мертвецов.

Этот участок земли, где сегодня весь день, начиная с десяти часов утра, шел ожесточенный бой, протянулся от самого края долины почти до вершины крутого холма, откуда вниз ведет дорога на Качковку. Это ровный участок местности, полностью покрытый полями подсолнечника и пшеницы. Дальние края долины заняты плотными зарослями акации и тополей. Ниже почти до самых деревенских домов раскинулась красивейшая роща лесных орехов. Русские отчаянно удерживали свои позиции на высоте. Несмотря на то что они были лишены возможности маневра, так как позади них находился крутой спуск в долину, они тем не менее выбрали прекрасную позицию для обороны, где находились вне зоны доступности огня немецкой артиллерии. Не побывав в тех местах, нельзя было даже представить себе размах и степень ожесточения произошедшего боя. Мертвые лежали частью на спуске в долину, частью в полях подсолнечника и пшеницы и в узких траншеях, выкопанных русскими вдоль обширного края равнины. Там, где сопротивление русских солдат было наиболее ожесточенным и особенно продолжительным, они лежали группами, вплотную друг к другу, иногда один поверх другого. В прочих местах трупы лежали по двое или по трое за зарослями кустарника лицом вниз. Они все еще сжимали в руках винтовки, или они были у них за спиной. Мертвецы раскинулись, разбросав руки; на лицах этих неожиданно застигнутых смертью людей застыло то выражение покоя и покорности, характерное для солдат, погибших от выстрелов в грудь. Тела других сложились пополам, и их лица были бледными той жуткой бледностью, как это бывает в случаях, если человек погиб от ранения в живот.