Ида кивает. Она чувствует себя выжатым лимоном, так, будто притащила с базара пару полных сумок картошки и теперь без сил. Светка неплохой человек, но уж очень… уж очень шумная! И бестактная… да чего там! Форменная дура. Намерение Иды воспользоваться услугами визажистки вянет на корню. Она с содроганием представляет себе косметический сеанс с болтающей без продыху Светкой с ее дурацкими сплетнями и понимает, что не хочет! Ничего не хочет. Хочет домой.

— Идочка, — летит дальше Светка, — тебя нужно освежить, а то ты у нас какая-то бледненькая. И бровки подправить. Ну, еще, конечно, массажик, масочки, подкорректируем, будешь что надо. Мы с тобой девочки еще молодые, нам еще замуж выходить.

Ида мрачнеет, хотя, казалось бы, куда уж больше. Замуж выходить? Что эта балаболка имеет в виду? Неужели что-то знает? Знает, вдруг понимает Ида. Видела Толю с женщиной!

— Да, надо бы… — мямлит она, избегая Светкиного взгляда. — Я тебе позвоню.

— Я сама тебе позвоню, телефончик у меня имеется. Посмотрю, куда тебя впихнуть, и позвоню. У меня все расписано на месяц вперед.

«Ни за что! — думает Ида с содроганием. — Перебьюсь!»

— Светочка, мне пора, — говорит она. — Рада была повидаться.

— Ты уже? А я думала, мы еще пробежимся по лавкам, — разочарованно говорит Светка. Она наклоняется и звонко чмокает Иду в щеку. Та задерживает дыхание — от Светки несет сладкими цветочными духами, — и с трудом подавляет желание утереться.

Она вылетает из полутемного бара в яркий день. По-прежнему пролетают редкие сверкающие снежинки, светит солнце и голубеет небо. Она с наслаждением вдыхает холодный сладкий воздух. Поправляет шарфик, сует руки в карманы шубки и неторопливо идет по улице. Повторяя в такт шагам: «Ус-по-кой-ся! Ни-че-го не слу-чи-лось. Ни-че-го, ни-че-го, ни-че-го! Пошла к черту, дура!» Последнее о Светке. Вдруг она вспоминает о Тамаре.

Ясновидящая Анастасия? Что за бред? Она же, кажется, библиотекарша? Виктория говорила, работает в центральной библиотеке… Когда же она успела стать ясновидящей? Подружки неразлейвода, сказала Светка. Ида вспоминает тяжелый взгляд Тамары, ее отдутловатое, сильно накрашенное лицо, широкие брови, густую черную гриву по плечам…

Ведьма! Мысль о Тамаре беспокоит Иду, ее лицо стоит перед глазами. Хватит, приказывает себе Ида. Не мои проблемы. Были подруги, и нет подруг. А я есть. Прекрасный день. Солнце. Голубое небо. Я жива. Я дышу. Остальное неважно. Скоро весна.

Около цветочного магазина она замедляет шаг и, повинуясь внезапному порыву, толкает тяжелую стеклянную дверь. Внутри тепло влажно и пахнет травой. На полу стоят высокие стеклянные цилиндры с розами и гладиолусами; на полках, в цилиндрах поменьше — разноцветные азалии и снопы нарциссов, Ида чувствует их нежный запах.

— У вас есть гиацинты? — спрашивает она у девушки, которая возится с пучками гербер.

— Вот, пожалуйста, — отвечает та, указывая рукой на столик в углу. — Выбирайте!

Ида рассматривает несколько десятков маленьких пластиковых горшочков — из каждого торчит толстый сочный стебель с бугристой шишкой, в которой с трудом угадывается будущий цветок. Некоторые бугорки на шишках уже раскрылись, и на свет показались бледные восковые удивительной хрупкости цветки. Ида наклоняется, вдыхает пряный тонкий слабый еще запах…

…Толя всегда дарил ей гиацинты. Всегда. Говорил: «Ты сама как гиацинт, это твой цветок». И розы. До ее болезни, а потом уже нет. Потом ее стало мутить от сильных запахов. Она осторожно вдыхала запах цветка, опасаясь привычного уже головокружения. С удивлением поняла, что голова в порядке. Неужели она здорова?

Она, улыбаясь, шла по улице, и в руке ее был горшочек с розовым гиацинтом, завернутый в толстую коричневую бумагу. Время от времени Ида подносила пакет к лицу, чтобы почувствовать запах цветка, но чувствовала только опилочный запах бумажного пакета…

Утром Монаху позвонил Добродеев и сказал, что есть дело. Предложил, давай в «Тутси», поговорим и заодно позавтракаем. Анжелика, увидев, что Монах натягивает дубленку, закричала:

— Ты куда! А кушать?

— Спасибо, Анжелика, важная встреча, надо бежать, — сказал Монах. — Оставь мою долю, я потом доем.

— Ну, тогда хоть кофе! Давай, я быстренько!

Монах содрогнулся при упоминании о кофе и юркнул за дверь, притворившись, что не услышал.

Леша Добродеев, изнывавший от нетерпения, при виде Монаха привстал и замахал руками. Монах тяжело упал на стул.

— Пивка? — спросил Добродеев.

— Сначала кофе, — ответил Монах. — Полцарства за приличный кофе! А потом все остальное. Что случилось, Леша?

— Дело о смерти ясновидящей ведет Поярков, я с ним виделся. Намекнул на сигареты, но они сами врубились. Сигареты пропитаны какой-то дрянью, ты опять оказался прав, Христофорыч. Каким чином ты догадался? Неужели действительно волхв?

— Ну-у… — протянул Монах, разглядывая подельника. — А что такое волхв, по-твоему? — спросил наконец.

— Вроде ведьмы и еще ясновидящий.

— Тогда волхв. Нет, Леша, все проще. Читал в каком-то детективном романе. Ничто не ново под луной, все уже было. В романе сигареты были пропитаны таллием. А Поярков так тебе все и выложил? Или он тоже пишет книгу?

— Нет, это я ему выложил. Прикинулся шлангом, а знаете, говорю, я читал где-то, что некий убийца чем-то там пропитал сигареты, жертва курила и вдыхала в себя яд, а потом бах — и сердечный приступ. И никто не догадался. Интересно, говорю, ясновидящая курила или нет. Он долго смотрел на меня, потом говорит: вот за что я вас, газетчиков уважаю, так это за разброс интересов. Все-то вы знаете, все-то читали, всюду нос всунули. Возможно, говорит, ты, Леша, недалек от истины, время покажет. Статейку, говорит, новую пишешь? Про ясновидящую? Читали, читали про сгоревшего актера, как же, красиво изложил, образно. А ко мне с чем пожаловал? Какие вопросы? А я ему: собираюсь, говорю, писать, а нельзя ли, мол, фотки с места происшествия? Может и осенит что-нибудь. Он ухмыльнулся… Знаешь, Христофорыч, у него кликуха Лазарь, в смысле, лазер, так и прожигает, и тут мне вдруг померещилось, что он в курсе нашей эскапады в офис ясновидящей. — Добродеев поежился.

Монах фыркнул.

— Показал?

— Показал! Я их рассматривал и так и этак, даже понюхал, а потом говорю небрежно, а чего это вон там, на стене в гримерке Пети Звягильского, а также на зеркале ясновидящей? Какие-то странные закорючки. Он берет фотки, хмурится, переводит взгляд на меня — точно Лазарь, и говорит, и что же это, по-твоему? И так смотрит, ну, думаю, точно знает, может, там видеокамеру поставили, и мы засветились…

— Вряд ли, уже бы замели, — сказал Монах. — Как прошел вброс?

— По-моему, нормально. Что же это, по-твоему, спрашивает он, а я ему пальчиком потыкал, вот это, на стене… э-э-э… вроде что-то до боли знакомое и кажется, похоже на знак Игни. Я, говорю, в свое время интересовался всякими оккультными делами, кое-что осталось… даже постукал себя по лбу для убедительности. А вот этот, на зеркале ясновидящей, кажется, дай бог памяти, Гелиотроп! Похоже, секта орудует, какие-нибудь сатанисты. Он, прищурился, смотрит то на картинки, то на меня, снова на картинки, и снова на меня, потом говорит, да, очень интересно, Алексей Генрихович, спасибо за наводку, как это наши прохлопали. А потом вдруг выстреливает: «Фэнтези увлекаешься? Компьютерными играми?» Я глазками захлопал, чуть не выпалил, какими, к черту, играми, но прикусываю язык, и мыслишка мелькает: что-то тут не то! Ни да, ни нет, ну, говорю, когда-то увлекался… а что? А то, отвечает Лазарь, что эти Игни, и Гелиотропы, и еще много других упоминаются в компьютерных играх. Ну, может, отвечаю, и оттуда, и что? Не знаю пока, говорит. Поспрошаем фанатов из клубов фэнтези. У нас в городе есть клуб «Руна», его члены играют в игры и посвящают друг друга в великие магистры, но там в основном ребятишки. Правда, говорит, есть в их рядах несколько великовозрастных инфантилов. И дядька их Черномор, великий магистр Никита Гурский. Отвечаю, знаю я этого магистра, в свое время тиснул о нем матерьялец. Ага, говорит, спасибо, Леша, учтем.