Уже второй день друзья бесцельно шатались по городу. И могли убедиться, что охота на людей является на Мечте Боливара излюбленным занятием. Туристы охотились за аборигенами в сельве и под водой. Аборигены охотились за туристами и их кошельками в городе.

Это была уже третья потасовка. Первый раз они сдуру забрели в бар. Филатов тут же получил удар ножом в живот и даже не поморщился – лезвие со звоном обломалось о затвердевшую ткань. А потом, работая четко и слаженно, как робот, он уложил одиннадцать завсегдатаев разной комплекции и различного уровня физического развития. Для лучшего командира группы отряда силового противодействия «Богатырь», каковым был в недавнем прошлом Филатов, это было не количество.

В другом месте по ним сперва открыли стрельбу, а потом решили высказать свои требования. С тем же результатом. Двоих Филатов скосил из карандаша-разрядника, рассчитанного на три выстрела. Остальных троих повозил мордой об обгаженный асфальт и оставил отдыхать до приезда «скорой помощи», похоже, надолго – «скорых» в городе было не так много, и их не находили нужным быстро присылать к месту каждой потасовки.

– Рано или поздно нас здесь пристукнут, – сказал Сомов.

– Я не более чем твой телохранитель, – пожал плечами разведчик. – Ты сам меня уже вторые сутки таскаешь по этой помойке и обещаешь, что вот-вот ухватишь нить.

– Я не могу. «Раковина» молчит, – кивнул Сомов на сумку, в которой лежал инопланетный инструмент.

– Значит, я буду исправно бить морды аборигенам, а ты будешь пытаться ухватить нить. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты ее не ухватишь.

Они прошли несколько кварталов. Город можно было исследовать до бесконечности. Он был огромен. Кажется, население тут достигло гораздо больше указанных в справочниках восемнадцати миллионов, но кто учитывал это население. В трущобах, занимавших больше половины территории, люди плодились, жили и умирали, не ставя никого в известность. На них давно все плюнули, и они отвечали остальному миру тем же.

Жить человеку с нормальным уровнем достатка, воспитывать детей и заниматься своим делом, не будучи огражденным от остального трущобного, страшного, бандитского мира – просто невозможно. Так что средний класс обитал в охраняемых поселках, чем-то напомнивших Филатову виденные им на старинных фотографиях гитлеровские концлагеря – вышки с автоматчиками, шарящие прожектора по ночам, колючая проволока под напряжением, заливистый лай сторожевых псов, натасканных на запах бродяг и трущобной шпаны и грызших безжалостно тех, кто пытался прорваться за периметр. В поселках были школы, магазины, все, необходимое для жизни. А в город, на работу люди предпочитали добираться на автобусах в сопровождении вооруженных автоматами полицейских – те стреляли, не долго думая.

Филатов был оптимистом, надеялся на лучшее, но ему многое не нравилось в последнее время.

Первое – каждый раз по выходу из отеля у него возникало ощущение, будто чьи-то глаза шарят по нему. С помощью нехитрых трюков ему удалось выявить пару человек, которые вполне могли следить за ними. От наблюдения в толчее мегаполиса уходили без труда. Но это ничего не значило. Факт оставался фактом – наблюдение кем-то велось. Кем? Местными спецслужбами? Они что, испытывают слабость ко всем иностранцам? Вряд ли. Кто еще?

Самое тревожное, что однажды индикатор слежки показал всплеск. Это значит, за ними началось техническое наблюдение по всем правилам. У местной контрразведки такой техники просто не было. Значит, кто-то извне?

Ситуация была неопределенная. И это Филатова волновало намного больше, чем все стычки с местными бандитами.

– Опять стена, черт ее подери, – сказал Филатов. – Чумные районы.

– На сколько же они протянулись? – поинтересовался госпитальер.

– Судя по справочнику, они занимают до двенадцати процентов городской площади.

Поверху высокой, метров семи, стены шли кабели сигнализации и высокого напряжения, чернели стволы автоматизированных огневых систем и пялились видеокамеры. Впрочем, высматривать им было нечего. Жители вблизи стены не селились, и места эти считались гиблыми.

Охрана чумного сектора влетела правительству республики в копеечку. При ее оснащении использовались и инопланетные технологии, что являлось большой роскошью. Все траты списывались на предотвращение новых эпидемий. Но госпитальера обуревали кое-какие сомнения.

Сомов неожиданно шагнул вперед, преодолел, как очарованный, двадцать метров пустой полосы, по которой ходить не возбранялось, но и не приветствовалось. Коснулся стены.

– Что случилось? – спросил Филатов, подбежавший к нему.

– Толчок… Там что-то есть…

* * *

Вражеский агент, подстреленный Динозавром во время боя у большой Арены, выжил. Разрядник прорубил бронекостюм и разворотил его грудь, но в реанимационном контейнере безжизненное тело было опутано нитями искусственных капилляров, заменителей органов, и смерть отступила. Состояние было очень тяжелым, человек балансировал на грани жизни и смерти трое суток.

А потом душа вновь накрепко сцепилась с телом, и еще через пару дней с больным можно было говорить.

До полного выздоровления ему еще было не близко. Реанимационный блок останется его жилищем еще не менее чем на месяц. Сознание больного с трудом охватывало, кто он и где находится. Но такое состояние было даже удобнее для экспертов ФБР по выуживанию информации.

Пенелопа заставила поднять старую историю с агентом, пробравшимся в паранормальный Центр – Институт Мерлина восемь лет тому назад. Психологи вынуждены были признать, что случаи схожие, поэтому работу с сознанием клиента проводили с учетом того, что удалось узнать при работе с предыдущим агентом.

Работали психотехники не торопясь. При помощи самой совершенной аппаратуры сначала вошли в контакт с агентом, а потом начали снимать один за другим гипноблоки в сознании. Работа была опасная. Психика была закодирована в несколько слоев. И на каждом из слоев стояла директива: при попытке деблокирования – самоуничтожение.

Пенелопа и Динозавр стояли у призрачной стены, за которой два лучших психотехника ФБР колдовали над безжизненным телом. Вражеский агент был опутан проводами, как киборг из популярной одноименной СТ-тянучки.

На голове у него было несколько обручей, которые сияли малиновым светом. Такие же обручи были на головах двух операторов, лежавших на двух других ложах, вид у них был не лучше, чем у жертвы.

– Они соскребают слой за слоем с его сознания, как наслоения краски с древней фрески, – сказал Динозавр.

– Романтическое сравнение, – хмыкнула Пенелопа. – Тебя в казарме искусствоведению учили?

Динозавр ничего не ответил…

Работа шла уже третий час. Больше трех часов выдержать операторам такое напряжение было ох как нелегко. Но они не собирались выходить из состояния глубокого контакта с психикой испытуемого, пока не достигнут результата.