— Я заплачу, — успокоил свою спутницу Ло Манто. — И за еду, и за бензин. Из собственного кармана. Это будет по–честному?

— Если тебе вздумалось снова поиграть со мной, ты будешь жалеть об этом всю жизнь, которую я превращу в непрекращающийся кошмар, — пообещала Дженнифер.

— Ты ведь не замужем, верно? — спросил Ло Манто. — И любовника наверняка нет?

— Какое это имеет отношение к спагетти с томатным соусом? — постепенно успокаиваясь, вопросом на вопрос ответила Дженнифер. — Мое настроение не улучшилось бы, даже если бы у меня был муж с обложки «GQ», пять детей–вундеркиндов, а на коврике у порога лежал бы сам Рин—Тин-Тин[9].

— Ты проводишь все свое свободное время в одиночестве, — сказал Ло Манто, — и именно поэтому постоянно злишься. Ты как вулкан, который в любой момент может начать плеваться камнями и лавой.

— А тебя дома наверняка ждет пышнотелая женушка, — ядовито откликнулась Дженнифер, — которая готовит для тебя еду, гладит твою одежду и выполняет все твои прихоти. А учитывая, что ты не просто коп, а еще итальянец, у тебя на стороне наверняка есть кто–то еще, причем получше. Эта картинка так и стоит у меня перед глазами.

Ло Манто отрицательно покачал головой.

— Нет у меня ни жены, ни любовницы, — сказал он. — Я тоже провожу все свободное время в одиночестве и тоже готов в любую минуту разозлиться.

— Мужчине это больше подходит. Тебя не достают друзья, родственники и коллеги. Никто не пытается излить тебе душу и поплакаться в жилетку, после чего приходишь домой и гадаешь, что лучше: застрелиться или повеситься.

— Сразу видно, что ты никогда не была в Италии, — усмехнулся Ло Манто. — Быть сорокалетним холостяком у нас una grande problema. За твоей спиной постоянно перешептываются, делая самые невероятные предположения.

— Слова «коп» и «гомик» не сочетаются даже в игре «Скраббл», — заметила Дженнифер, — вне зависимости от того, по какую сторону океана ты живешь.

— Прибавь к этому целую кучу живущих в провинции незамужних кузин, с которыми тебя пытаются познакомить под любыми предлогами.

Глаза Дженнифер округлились от удивления.

— Ты женился бы на собственной кузине?

— Я‑то нет, — пожал плечами Ло Манто, — но многие в Неаполе так поступают. И в Нью—Йорке, кстати, тоже. У меня есть тетя Клаудиа и дядя Франко. Они приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой и при этом женаты уже почти сорок лет. Причем сейчас любят друг друга еще больше, чем в детстве. Это — bella cosa, смотреть, как они держат друг друга за руки, прижимаются друг к другу. Некоторые традиции умирают быстро, а другие живут веками.

— Со мной бы такое не сработало, — сказала Дженнифер. — Я терпеть не могу даже находиться в одной комнате с родственниками, не говоря уж о том, чтобы выйти за кого–нибудь из них замуж.

— Одни люди рождены для брака, другие — нет, — философски заключил Ло Манто. — Но мне кажется, если хочешь быть хорошим полицейским — что здесь, что в Неаполе, — лучше не иметь семьи.

— Учитывая тот факт, что мой принц на белом коне никак не хочет показаться на горизонте, вынуждена с тобой согласиться. Если только не принимать в расчет Майло. Он без ума от меня уже на протяжении многих лет.

— Но ты же сказала, что у тебя нет fidanzato, — удивленно вздернул брови Ло Манто.

— Если это слово переводится с итальянского как «возлюбленный», то ты прав, — кивнула Дженнифер. — Майло — это мой кот, мой друг, существо, которое с готовностью выслушивает мои жалобы на подлую жизнь, когда всем остальным на меня наплевать. Он прибирает за собой, никогда не гадит мимо своего туалета и даже любит пиво. В моем представлении Майло — образец идеального мужчины.

— А обо мне он знает? — спросил Ло Манто.

— В моей жизни нет ничего, о чем бы он не знал. Между нами нет секретов и существует полное доверие.

— Даже кот хочет, чтобы я поскорее вернулся в Италию, — сокрушенно вздохнул Ло Манто. — Что ж, скоро ваше желание исполнится, и вы снова заживете счастливо.

— Как скоро? — спросила Дженнифер, резко затормозив перед светофором, на котором вспыхнул красный свет, и игнорируя злые взгляды напуганных пешеходов.

— Я не способен обсуждать серьезные вопросы на голодный желудок, — заявил Ло Манто. — Когда я голоден, то не могу даже думать. Мы должны поесть. Против этого не стал бы возражать даже великий Майло.

Дженнифер посмотрела на итальянца, тряхнула головой и нажала на педаль газа. Их «Крайслер» рванулся вперед, едва не задев встречный «ФордТаурус», водитель которого возмущенно загудел.

— А вдруг мне повезет, — пробормотала она, — я получу пищевое отравление и ближайшие несколько дней буду вынуждена провести в постели.

— В таком случае рекомендую сырых моллюсков, — посоветовал Ло Манто. — В Неаполе это обычно срабатывает.

Фелипе Лопес наблюдал за тем, как мужчина в красной, заляпанной соусом рубашке шлепнул кусок пиццы на картонную коробку и поставил ее на стойку.

— Попить что–нибудь хочешь? — спросил он.

— Между тем, что я хочу и что я могу себе позволить, целая пропасть, — ответил Фелипе, потянувшись за красным перцем. — На этот кусок моих сбережений хватит, но этим я и ограничусь.

— Где ты спал все эти дни? — спросил мужчина, глядя, как Фелипе жадно поглощает пиццу.

— Это пиццерия или полицейский участок? — вежливым тоном осведомился Фелипе. — Ты должен спрашивать меня, нравится ли мне еда, а не о том, на какой адрес мне присылают почту.

— Значит, по–прежнему болтаешься на улице, — констатировал мужчина. — Потому и умничаешь вместо того, чтобы сказать правду.

Фелипе Лопесу исполнилось пятнадцать, и он был бездомным. Его отец, Энрике, был запойным алкоголиком, не имел работы, сидел по уши в долгах и кочевал из одной ночлежки в другую. Он нашел способ обвести вокруг пальца социальную службу, ежемесячно получал небольшое пособие по инвалидности и приносил его в жертву своему пристрастию к бутылке. Фелипе избегал отца всеми возможными способами, кочуя из приюта в приют в поисках горячей пищи, холодного питья и относительно чистой постели. Иногда — обычно во время учебного года — он пользовался гостеприимством друзей, ночуя на узкой раскладушке в спальне того или иного из своих одноклассников. Но нередко ему случалось проводить ночь, скорчившись возле горячей батареи в коридоре какого–нибудь многоквартирного дома, дожидаясь, пока взойдет солнце. Так или иначе, находясь на улице или в приюте, Фелипе удавалось оставаться в школе. Различными способами он научился добывать достаточно денег, чтобы поддерживать в приличном состоянии школьную форму, которую были обязаны носить все ученики, и не отставать от школьной программы, разработанной братьями католического ордена, управлявшими школой.