* * *

Стас ушел. Я взглядом из окна проводила его большую машину и все же взялась за телефон. В офисе, как я и предполагала, все стояло вверх дном. Но я быстро успокоила своего заместителя, у которого как раз собрались все исполнительные директора.

– Завтра я на работу выхожу... Все в порядке... Это недоразумение... Значит, так...

И отдала распоряжения, которые посчитала необходимым отдать.

Потом не удержалась и еще по одному номеру позвонила...

Совет мне все же был необходим...

Онуфрий своим звонком поднял меня с постели вовремя, потому что сны под утро стали меня донимать недобрые, если не сказать мучительные. Но и голос Онуфрия тоже ласковым назвать было трудно, хотя говорил он вежливо. Опять, садист проклятый, начал генералом обзывать... С похмелья это совсем неприятно, потому что генералов я не люблю, как и он сам. Слишком много нам пришлось выстрадать из-за дурости одного-разъединственного генерала, которому не терпелось свою неумную власть показать. Стас сказал, что у меня мобила не отвечает. Я не понял почему. Пока он ко мне ехал, я поискал трубку, но не нашел. Тогда умыться решил. Только умыться сразу не удалось, потому что пришлось убрать стол с раковины и все, что на столе было... Противно пахло перегаром. Комнатка совмещенного санузла маленькая, тесная. Хотя, по идее, здесь должна быть хорошая вентиляция, но вентиляционные шахты, думаю, лет тридцать, с тех пор как дом построили, никто не чистил. Когда построили, тоже, скорее всего, не очистили даже от неизбежного строительного мусора. Они забиты всем, чем такие шахты обычно забиваются. Я проверял, подносил к решетке вентиляции зажженную спичку. Пламя почти не тянется в сторону решетки.

В бутылке осталось водки на порцию. Я стакан пододвинул ближе, на отражение посмотрел и спросил:

– Похмеляться будешь?

– Каждая похмелка – это продолжение вчерашней пьянки... – нравоучительно сказало отражение.

Вот же урод... Знает же, как я нотации не люблю. Но при этом признаю правду...

– В этом ты, противный, прав... – я отодвинул бутылку. – Ты не помнишь, куда я вчера мобилу сунул?

– В форточку выбросил...

– Это со мной бывает... – согласился я. – Я уже дважды это делал... Как думаешь, не разбил?

– Этаж невысокий... Это не четырнадцатый, а второй...

– Тоже верно... Пойду искать...

Вернувшись в комнату, я выглянул в окно. Еще только-только рассветало. Могли и не найти... Я с городского телефона набрал номер мобилы и, как был в тапочках, побежал на улицу. Трубка лежала в бесснежном газоне и весело наигрывала забавную мелодию не помню из какого мультфильма. Я подобрал предмет нелюбимой, но необходимой электроники и так же быстро домой вернулся. Отключил звонок. Но едва положил трубку городского телефона, как мобила опять голос подала.

Подполковник Петров объявился.

– Спишь еще?

– Только что с пробежки вернулся... Здоровье восстанавливаю...

– Если последнее не теряешь, спортсмен... – ай-яй-яй, сколько презрения-то в голосе. Можно подумать, что он сам олимпийский чемпион и потому всех любителей бега за трубками мобилы презирает. – Онуфрий не звонил еще?

– Звонил. Ко мне едет...

– Хорошо, я тоже еду... Открывай ворота шире... Я раньше буду, потому что езжу лучше...

Кажется, у подполковника, несмотря на вчерашнюю гибель брата, настроение хорошее. Не грех бы ему его испортить...

– Ты раньше будешь, потому что живешь в двух кварталах. А ездить ты не умеешь и никогда не научишься... Езда – это интеллектуальное занятие, а вовсе не ментовская профессия... Из нас только один Онуфрий ездит нормально. Он два курса университета окончил, а ты только какую-то ментовскую полуюридическую школу... Кати быстрее, я чай заварю...

Чай я заварил как раз к тому времени, когда Петров приехал. У нас двор тесный, и он свой «Лексус» обычно в стороне ставит, не под окнами. Тоже внедорожник считается, а бордюр у нас такой, что через него только «Хаммер» Онуфрия переезжает. Потому Онуфрий машину всегда перед глазами держит, под окном, а подполковнику этого не дано...

Петров в дверь позвонил, и я вышел открывать.

– Заходи, «оборотень»...

– Сам не лучше... – отозвался он с порога. – Пьешь с утра...

– Это уж точно. Даже вдвойне точно. Пью чай... И тоже оборотень... Твой брат меня так звал, потому что я по-волчьи выть умею... Онуфрий, кстати, тоже воет хорошо... Если будет желание, мы тебе концертик сбацаем...

Я говорил если не зло, то не слишком добро, и подполковник почувствовал это. Но обострять отношения не стал. А меня разозлило, что он выглядит довольным жизнью, когда капитан Петров лежит сейчас в морге и терзают его истерзанное войной тело патологоанатомы...

– Налей чайку... Ничего Онуфрий не говорил?

– Обзывался...

– С чего так?

– Генералом назвал...

– А тебе не понравилось...

– Моя бы воля, я бы всех генералов... Ты не бойся, тебя не трону, потому что ты генералом никогда не станешь... Тебя раньше посадят... Что там с Леонидом Михайловичем произошло?..

– Ты не помнишь? Я вчера тебе говорил...

– Помню... Только ты, кроме самого факта, ничего не сказал...

– А что тебе еще сказать? На вот, сам смотри... – он вытащил из кармана и протянул мне общую тетрадь, наполовину заполненную знакомым почерком.

Я поочередно раскрыл несколько страниц, понял, что это какие-то записи капитана, и молча убрал тетрадь в сторону. Не при подполковнике же начинать читать...

– Посмотрю на досуге...

– Я еще сам не дочитал. Прочитаю, тебе первому предоставлю...

Петров хотел взять тетрадь, но тут звонок в дверь раздался.

– Открой, – сказал я, потому что сам держал в руках чайник...

* * *

Онуфрий приехал почти сразу за Петровым. Быстро, должно быть, ехал. Или пробок на улицах еще не слишком много...

– Как моя подозреваемая? – сразу спросил подполковник, усаживаясь в кресло перед чашкой с чаем. – Раскололась?

– Созналась, что является крупным дилером и занимается распространением наркоты уже на протяжении десяти лет... Только с последней партией, как говорит, произошло что-то непонятное... И с расфасовкой фокус она тоже не поняла... – мрачно изрек Онуфрий, и подполковник от такого сообщения даже с места вскочил, поверив.

Но я Онуфрия слишком хорошо знаю, чтобы не уловить его тон.

– И что? – спросил Петров.

– Готова написать явку с повинной... Раскаивается, рвет платье на груди и волосы и мамой клянется, что больше не будет... Решила завязать...