Все пошло как-то не так и не в ту сторону. Бретёр имел теоретическое представление о сексе, он читал Камасутру, книгу даосов и еще какую-то тантру. Он поимел некоторое количество проституток и вполне себе представлял, что и как ему нужно. Но о том, как соблазнять, как склонять женщин к желаемому соитию, он не знал ровным счетом ничего. Он вообще не представлял, что предпринять для этого.

– Как тебе концерт?

– Классно! – Настя извлекла из сумочки телефон и гордо показала фотку с Леней Федоровым. Последнему, судя по взгляду, это фото было по одному месту, и он смотрел, как египетская кошка, в пустоту, в одному ему понятный мир. – Он был такой мрачный. Я подошла к нему на сцену и села рядом. Думаю, что сказать. Потом говорю: «Хвост умер, жалко, да?»

Бретёр усмехнулся и подумал, что сложно было придумать более идиотское начало беседы. Хвост – это Алексей Хвостенко, поэт, авангардный художник и большой любитель выпить, который сочинил песню «Над небом голубым»: соединил стих своего приятеля Анри Волхонского и средневековую сюиту Франческо де Милано. Да, в оригинале она звучит именно так, «над небом», потому что поется в ней про рай. Гребенщиков исполнял народный, немного искаженный вариант, он не совсем понимал, о чем поет. Хвост не вел здоровый образ жизни и действительно недавно умер.

В детстве Бретёру тоже хотелось быть ближе к селебрити. Чтобы пообщаться с участниками рок-фестиваля «Окна открой», они с приятелем преодолели трехметровую ограду с тыльной стороны корпуса, где размещались музыканты. И какое-то время гордо расхаживали среди известных рок-музыкантов. Леня Федоров тогда оставил ему автограф на бумажной тарелке из-под пиццы.

– Ну так и что он ответил?

– Он так на меня посмотрел…

В это время за соседний столик прошел и сел крепкий мужчина-блондин. Она посмотрела на него смущенно и с придыханием, как бы стесняясь. На Бретёра она так не смотрела.

– Извини. У меня слабость к блондинам… Просто у меня была одна история. – Ее глаза устремились влево наверх, как будто она вдруг вспомнила нечто очень приятное.

Уловив его смятение и минутную слабость, она стала рассказывать про других мужчин, про то, как она только что выспалась – она не сказала прямо так, просто он сделал такой вывод – с каким-то известным фигуристом.

Бретёр молчал, потому что не понимал, как на это реагировать, было бы глупо хвастаться сексом с проститутками или выдумывать какие-нибудь еще истории. А под конец встречи его вообще понесло, и он сказал такую чушь, что вмиг стало понятно, что опыт сексуального общения с женщинами у него фактически нулевой. Он сказал, что застежки на женских лифчиках бывают не только сзади, но и спереди и даже сбоку, чем вызвал приступ хохота. Нет, оказывается, сбоку не бывает у этих лифчиков застежек и не было никогда! Мать-перемать!

Первая встреча не привела ни к чему, он посадил ее на такси, а сам ушел домой злой. Что о себе возомнила эта наглая провинциальная девка? Как она смеет так себя вести? Улучшило его настроение лишь то, что далеко за полночь они обменялись слишком близкими, даже полуинтимными эсэмэсками. Погружаясь в сон, он понимал, что это его Зверь и надо несмотря ни на что двигаться в этом направлении.

И он стал двигаться, и делал это так долго и неуклюже, что у любой ординарной самки уже давно пропал бы к нему интерес.

13

В то время Бретёр хотел стать бандитом. Это желание было продиктовано тем, что девушки, в которых он влюблялся, западали на бандитов. Таких случаев было уже несколько. Правда состояла в том, что сейчас вовсе не девяностые, но нулевые и весь криминал сосредоточился в силовых структурах. В Питере существовали несколько именитых авторитетных гангстеров, но это был скорее атавизм, живое напоминание о предыдущей бурной эпохе. Хотя на самом деле он никогда не хотел заниматься криминалом и считал глупостью рисковать жизнью ради материальных благ и понтов. Уж если и рисковать, так за что-то великое.

Они с Саней не испытывали большого желания работать в газете или в журнале, чему учили их на журфаке, потому брались за любую подвернувшуюся работу. Однажды они даже вывезли с детской площадки огромное металлическое сооружение – турник, чтобы потом продать. Денег им всегда катастрофически не хватало. У Васи, Димы, Моцарта, другого лагеря его друзей, деньги не водились никогда.

Все изменилось, когда они познакомились с Леонидом Ильичом. Точнее, первым познакомился Бретёр через Мерлина. Леонид Ильич – это абсолютно загадочная личность, которая заслуживает особого внимания. Следует начать с того, что в возрасте двадцати одного года он сидел в тюрьме за хищение государственного имущества в особо крупном размере, то есть по расстрельной статье. Леонид Ильич работал в некоммерческом фонде, который не имел никаких других целей, кроме расхищения бюджета и воровства, это приносило куда больший куш по сравнению с любым бизнесом. Благодаря ему Бретёр понял, как устроены российская власть и общество.

А устроены они так. Любое телодвижение делается для того, чтобы освоить деньги, и только для этого, любая инициатива. Цель: украсть под видом общественной полезности и значимости, в ход идут самые циничные штуки. Снизу придумывают схему, как украсть, посылают наверх, а потом воруют. Тому, кто наверху, достается самый большой кусок пирога, но и тому, кто внизу, достается – какие-то крошки. Все довольны. Коррупция стала кровеносной системой, пронизывающей всю страну от Москвы до Владивостока.

Леонид Ильич, как полагается опытному коррупционеру, имел пухлые щеки, объемный живот и циничную ухмылку, во рту обычно болталась сигарета. Это еще не все. Сам он был парадоксальным средоточием пороков, не ясно, как они все разом могли ужиться в одном человеке.

Бретёр обратил внимание на одну нестыковку. Масштабы его расхищений были огромны, но сам Ильич мог ходить то в самые неприлично роскошные рестораны, то, не имея почти ни копейки, в кафе «Крысятник». Как-то, когда они там обедали, в общий зал уверенным шагом вышла крупная, вальяжная, уверенная в себе крыса. То он пил дорогущий коньяк из невообразимых роскошных бутылок, то просил купить ему сигарет. В его кабинет без остановки шли люди.

– Привет! Ты можешь сейчас говорить?

– Твой звонок стоит двести пятьдесят тысяч рублей.

Бретёр не понял, что он имел в виду, и повесил трубку. Очень скоро все стало на свои места. Дело в том, что Леонид Ильич оказался игроманом. Не Достоевским, который играл в рулетку, и не мастером блефа, играющим в покер. Он играл в автоматы – самое тупейшее, что можно было себе представить. «Пойду поработаю с фруктами!» – говорил он.

Он застукал их вместе с Саней в «Астории».

– Вы что, мать вашу? У вас все в порядке с головой?

Они молча продолжали играть, как ни в чем не бывало. Позже выяснилось, что вдобавок ко всему оба вынюхали энное количество «рондо», что на жаргоне означает кокс. Ильич куда чаще использовал спиды, а в девяностые – так вообще героин. Саня со своими пятерками на всех экзаменах у него никак не вязался с игроманией и наркотиками.