Вообще-то, я люблю животных. Особенно птиц. Но на счастье этой чайки, у меня не оказалось под рукой хорошего булыжника, иначе дни ее прервались бы раньше отмеренного Богом срока, а к моим многочисленным грехам прибавилось убийство. Впрочем, нельзя не порадоваться, что булыжника не было также у Насти. Иначе прервались бы мои личные драгоценные дни.

Мы молча и медленно гребли к берегу, надеясь выискать для ночлега место посуше. Может, лучше на островке? Он каменный, а с камня вода должна стекать. Камень… ну не сухой, конечно, однако не такой мокрый, как земля. А это что? Короткое матерное слово. Такое короткое — и такое прекрасное!

Никогда я не понимала любви русского народа к мату. Никогда не предполагала, что удачно употребленное ругательство способно вызвать у меня восторг. О, как мало мы себя знаем! Теперь мне хотелось снова и снова повторять три чудесные буквы, чтобы навеки запечатлеть их в своем сердце! Путеводные буквы, спасительные буквы! Все будущие годы моей жизни я не стану, как раньше, при их звучании презрительно морщить нос. Они будут для меня божественной музыкой.

Разумеется, по предусмотрительно оставленным неким гением опознавательным знакам мы довольно быстро нашли дорогу. От мата к Сержу-дураку, дальше любовная картинка, а вот и пристань. Лишь тут я взглянула на часы. Полночь! Мы болтались по Вуоксе четыре часа. А у нас сковородка на огне! Господи спаси!

Господь действительно спас. Правда, в данном конкретном случае он принял удивительно неподходящий облик — облик Курицына. Наше счастье стояло на мойке и сверлило взглядом сковородку.

— Тушенка пожарилась, а вас все нет, — объяснил мой коллега. — Ну, я ее и съел.

— Правильно, — кивнула я.

— А теперь макароны жарю, — горько добавил он. — Жарю, и жарю, и жарю. Два часа жарю. Бутылку масла извел. А они все жесткие! Подсунули какой-то брак! Я заглянула на сковородку. Курицын жарил сырые макароны! И тут, видимо, наступила реакция. Я принялась хохотать. На меня редко нападают приступы смеха, но уж если началось, то держись. Очень скоро ко мне присоединилась Настя, а потом и Курицын — видимо, за компанию. Мы выли и держались за животы. Сразу скажу, что в результате этой акции назавтра у меня болели руки, ноги, живот и щеки. Первое и второе от гребли, а остальное от смеха. И, даже выяснив, что истраченная бутылка постного масла принадлежала не Курицыну, а нам, мы не прекратили веселиться. Жизнь — прекрасная штука!

И, словно в подтверждение этой мысли, наутро нашим с Настей глазам предстало прекрасное видение. Или даже, скорее, гений чистой красоты. В условиях, приближенных к полевым, сохранить чистоту трудно, однако гению это удалось. Представьте себе белые ботиночки, белоснежные узкие брючки и белоснежную же курточку — и вы поймете, что мы были бы очарованы, даже если б из курточки не выглядывало довольное Светино лицо. Как она прошла по дороге, утопающей в грязи, и не посадила ни пятнышка на свой прелестный туалет, простому смертному не понять. Наверное, у гениев чистой красоты особая походка.

— Привет! — махнула рукой Света. — Как поживаете?

— Прекрасно. Слушай, откуда ты тут взялась?

— Из города, — ответила наша любимая подружка в свойственной ей манере и, не дав нам опомниться, тут же поинтересовалась: — Что вы теперь будете делать? Какие у вас планы?

— Вообще-то, — призналась я, — после завтрака мы собирались в лес за сверчками. Но в связи с твоим приездом можем планы изменить.

— Девчонки, — ласково засмеялась Света, — ну кому, кроме вас, придет в голову искать сверчков в лесу? Они живут за печкой.

— Да? — скептически хмыкнула я. — А я всегда считала, на шестке.

— На каком еще шестке?

— На своем. Всяк сверчок знай свой шесток. Может, конечно, он его только знает, а жить на нем не собирается, но тогда зачем ему это надо? Вряд ли у сверчков развита абстрактная тяга к знаниям.

Света молчала довольно долго, потом неуверенно спросила:

— Слушай, а ты сама понимаешь, что говоришь? Если честно?

— Если честно — откуда мне знать? Я не вслушивалась. А о чем я говорила?

— Сверчки — это грибы, — не выдержав, пояснила Настя. — Давайте не будем больше о них! Ты Катю извини, но она мне все рассказала. Ну, о твоих неприятностях. Надеюсь, сейчас все в порядке?

— Почти, — неопределенно сообщила Света.

— Ну, мы так и думали. Раз ты не звонишь…

— Не звонишь! А как, по-твоему, я могла позвонить? В вашей глуши мобильник не работает.

— Иногда работает, — возразила я. — Старожилы говорят, если выплыть на середину озера, то можно поймать сеть.

— Видимо, вы не выплывали на середину озера, — укоризненно заметила подруга.

— Выплывали, но без телефона. Так у тебя неприятности? — уточнила я. — И ты из-за них приехала?

— До некоторой степени. Сегодня суббота, я решила проветриться и заодно спросить у вас совета. Вот!

И она жестом фокусника достала из миниатюрной белой сумочки огромный страшный нож. Наверное, самодельный. На его широком лезвии красовались подозрительные пятна — то ли кровь, то ли ржавчина. Ручка была зачем-то обмотана изолентой. Не нож, а ночной кошмар.

— Что это? — в ужасе попятилась Настя.

— Нож, — доходчиво поведала Света.

— Где ты его взяла?

— В своем письменном столе. В офисе. Я не знала, что с ним делать, и решила отвезти его вам. Вы как считаете?

— Спрячь! — зашипела я. — Нельзя тут об этом болтать! За нами могут следить!

— Точно, — кивнула Настя. — Надо уйти в безопасное место. А пока — ни слова.

Легко сказать — в безопасное место! Разумеется, порог столовой, где мы пребывали сейчас, — наихудший вариант. Однако домик тоже не вызвал доверия — вдруг противник снова притаится под окном? Лес тоже — каждый куст казался нам прикрытием бандита. Единственной радостью стало то, что Света прихватила с собой цифровой фотоаппарат, и мы бодро фотографировались во всех забракованных нами местах. Наконец, мы присмотрели большую лужайку, покрытую невысокой травой. Если встать в ее центре, никто нас не услышит.

К сожалению, мы радовались раньше времени. Стратегически выигрышная позиция была уже занята — и не кем иным, как вредным бараном, заслуженно получившим вчера по мордам! Барана оправдывало одно — уйти он никак не мог, ибо был привязан к колышку.

— Вы что, его боитесь? — удивилась Света. — Он же такой милый!

И она, смело двинувшись прямо к ужасному животному, протянула к нему руку. Похоже, этого баран не ожидал. По крайней мере в первое мгновение он уставился на нашу подругу так, как ему полагается смотреть исключительно на новые ворота. И тут же подскочил на полметра вверх, ловко приземлился на все четыре ноги и бросился с невиданной скоростью описывать вокруг Светы круги. Веревка тут же сбила ее с ног, но мерзкому барану этого показалось мало. Он сделал второй, третий круг, и вскоре Света уже лежала на земле, тщательно спеленатая веревкой.