– Поднимаю ставки на десять центов, – объявил Реджис.

– И я тоже, – отозвался Сэм.

– Парни, у вас же на руках ничего нет, – сказал Принс и с грохотом развернул свой стул к Кертису. – Эй, а чего это ты так вырядился? – спросил он, явно стараясь потянуть время. – А ну колись, куда намылился?

Кертис поколебался. С одной стороны, ему очень хотелось поделиться с Принсом, поведать ему о своих невзгодах, а с другой, – было стыдно за то, что он осмелился думать, будто бы приглянулся Эйве Гордон. Теперь-то Кертис понимал, что по наивности строил воздушные замки. Богачи, обитавшие на Гавэрнор-Николс-стрит, всегда чурались простого люда с Эспланейд-авеню, и предполагать иное было попросту глупо.

– Вообще-то, я кое-откуда возвращаюсь, – нерешительно произнес он.

– И откуда же именно? – спросил Парди с живым интересом.

«Может, полегчает, если выговорюсь?» – подумал Кертис.

– Мне показалось, что меня пригласили…

– Двадцать центов! – вдруг выкрикнул Принс и подтолкнул к центру стола две монетки. – Что ж, – снова обратился он к Кертису, пока Филипп изучал карты, – выглядишь ты просто шикарно. Как говорится, гуляй, пока молодой. А лучшего времени для гулянок, чем субботний вечер, и не найти. Слушай, Филипп, долго ты еще будешь мусолить свои картонки? Советую сожрать карты, пока никто не увидел, как дешево ты блефуешь. Может, тебе их поперчить или посолить?

– Сам ешь это дерьмо! – выкрикнул Филипп и сбросил карты рубашками вверх.

Кертис откинулся на спинку стула и глотнул еще колы. Началась новая раздача.

– Эй, Принс! – вдруг произнес Терк и положил сигару в пепельницу под локтем. – Скажи-ка мне, какого ты цвета?

– Какого я цвета? Что за фигню ты несешь?

– Знаешь Дину Фонтейн, которая работает служанкой в Гардене? Так вот, она рассказала Эрмин Янси, как на днях с ней произошел забавный случай. Пока Дина застилала постель, к ней подошел белый мальчуган, хозяйский сынок, и спросил: «Неужели ты и в самом деле шоколадная?»

– Да ладно!

– Прямо так и спросил! Хозяйка дома жутко смутилась и умоляла Дину не принимать слова мальчика близко к сердцу, но та лишь рассмеялась и сказала, что совсем не обиделась. И вот тут-то я и призадумался: цветные, такие, сякие – как только белые нас не называют. Мы с Джеральдом даже поспорили! Вот глянь в зеркало, Принс, и скажи мне, какого ты цвета?

– Хм-м, – протянул Парди, задумчиво рассматривая себя в отражении большого зеркала в золотой раме. – Смуглый, наверное. С красноватым отливом.

– Смуглый, но выгоревший до рыжины, – пошутил Филипп, и все, кроме Кертиса, засмеялись.

Мысли юноши витали вокруг Эйвы Гордон. Раз за разом прокручивая в голове события сегодняшнего вечер, он все не мог взять в толк, как же так вышло.

– Вот о чем я и толкую, – продолжал Терк.

– Да о чем именно? – спросил Реджис. – Я, признаться, так еще и не понял, к чему ты клонишь.

– Ну вот взгляните, например, на меня, – не унимался Терк. Он так резко наклонился к столу, что пружины стула жалобно взвизгнули. – У меня кожа с примесью желтизны. Реджис – коричневый, с оливковым оттенком. У Филиппа как будто добавили чуток серой краски. А Сэм, он…

– Цвета заварного крема – так мне все говорят, – отозвался Сэм.

– О чем и речь, – закивал Терк. – Вот у Джеральда кожа благородного светло-коричневого цвета, как у дорогого воскресного костюма. А у Кертиса, наоборот, смахивает на крепкий утренний кофе. Все мы разных цветов, я бы даже сказал – весьма разных. – Он на мгновение замолк, выпустил дым в потолок и продолжил: – Называть нас черными – это неправильно, понимаете? А Уэстон Уивер? Все знают Уэстона: он черный, но на солнце отливает синевой. Вот со Стоувпайпом другая история: этот парень чернее ночи! В общем, ежу ясно: наша кожа самых разных оттенков – от цвета кофе с молоком до траурного черного. Да еще вдобавок она может оказаться матовой или блестящей, с красным, желтым, оливковым отливом или же просто непроницаемо черной. И так можно продолжать до бесконечности…

– Ты и так уже вещаешь нам тут целую вечность, – хмыкнул Реджис. – К чему клонишь-то?

Терк не ответил. Он откинулся на спинку стула и принялся этак лениво потягивать сигару, будто бы вовсе и не собирался продолжать. Затем он хитро улыбнулся и сказал:

– А теперь опишите-ка мне кожу белых.

Все примолкли. Реджис почесал голову, Сэм – седеющую бороду, а Кертис глотнул кока-колы. Принс прочистил горло и произнес:

– Ну, наверное, она скорее розовая, чем белая.

– Не! У некоторых бывает настолько белой, что аж глаза слепит! – отозвался Филипп.

– А я видел и красных, – вставил Сэм. – Таких, что сгорели на солнце. Ох, ну и больно же им, наверное было!

– Вот и я о том же толкую! – воскликнул Терк.

– Да о чем же? Может, я невнимательно слушаю, но, по-моему, по делу ты еще так ничего и не сказал, – заметил ему Реджис.

– Я говорю о том, что ниггеры классные, – ответил Терк и ухмыльнулся. – У каждого из нас кожа уникального цвета, а у белых что? Да у них кожа вообще никакая! Вы только представьте: они смотрят на руки и видят свои синие вены! А ведь по ним, черт побери, бежит кровь! Жуть! Меня каждый раз всего аж передергивает, как представлю. А у некоторых кожа настолько светлая, что они сразу сгорают на солнце: беднягам постоянно приходится прятаться в тени. Иногда я даже им сочувствую.

– При случае обязательно помолюсь за белых, – нетерпеливо перебил его Реджис. – А теперь можно, с вашего позволения, продолжить игру? Я хочу отыграть свои семьдесят центов!

– Спасибо Богу за то, что в слове «цветной» так много оттенков, – заключил Терк и выпустил очередное облачко дыма.

Несколько мгновений все молча следили за тем, как Принс тасует колоду для раздачи.

– Спасибо Богу за то, что создал шоколадных красоток, – вдруг тихо произнес Парди.

– Ха! Прямо в точку! – чуть не упав со стула, горячо воскликнул Сэм. – Ох, слышала бы это моя Джуди! Она бы живьем содрала с меня кожу цвета заварного крема!

Просмеявшись, все взялись за карты. Кертис допил кока-колу и решил, что ему пора. Он встал, прошел в угол зала и поставил пустую бутылку в ящик, стоявший за ведром со льдом.

– Пойду домой, – сказал Кертис. – Спасибо, мистер Парди.

– Заходи еще! И не вешай нос, Кертис, что бы у тебя там ни случилось! Все непременно образуется, только наберись терпения. Слышишь?

– Да, сэр.

– Маме привет!

– Передам обязательно!

– Надеюсь, все у тебя наладится, – сказал Джеральд и быстро, но выразительно глянул на молодого человека. Взгляд этот означал, что Джеральд не хочет, чтобы Кертис проговорился о его долгах. На прошлой неделе Кертис спас его шкуру от Майлза Уилсона, содержавшего ремонтную мастерскую вверх по Эспланейд-авеню. Долги для Майлза собирали ну очень здоровенные детины, и в этот раз дамоклов меч навис над Джеральдом. Кертису, чей отец одно время работал вместе с Майлзом в доках, удалось убедить кредитора отсрочить уплату долга, составлявшего целых пять долларов, еще на неделю.