деятелей науки, искусства. При Хрущеве — Сталин и многие из его приближенных. Некоторые наиболее ретивые проводники этой формулы изымали имя Сталина отовсюду, вплоть до того, что Сталинградская битва и сталинградское направление стали называть «волгоградскими». При Брежневе — Хрущев и его соратники, при Ельцине — Горбачев. Вся наша история буквально пестрит такими пропусками. Даже самые добросовестные из ученых считали нравственным обойти молчанием то, о чем запрещалось писать правду. Возник длинный ряд запретных тем, обусловленных не столько идеологическими соображениями, сколько просто произволом влиятельных лиц.

4

Тесно связан с безнравственностью бюрократизм, другая черта сталинизма и его системы освещения прошлого. Вместе с бюрократическим нивелированием всего общества была унифицирована и историческая наука. Весьма показательно, что последняя в течение многих десятилетий не обращалась к теме бюрократизма в прошлом человечества, к истории борьбы демократии с бюрократией. Были скрыты предупреждения основоположников марксизма-ленинизма о бюрократических опасностях, подстерегающих любую революцию. Был отвергнут опыт человечества в формировании надежного механизма пресечения авторитарных притязаний. Вместо этого многие историки бездумно пропагандировали тезис Сталина о сохранении и укреплении диктатуры пролетариата вплоть до построения коммунизма «во всемирном масштабе» и связанный с ним тезис о будто бы «ревизионистском характере» учения об общественном самоуправлении. Такая пропаганда продолжается до последних лет[101]. Бюрократизмом пронизана структура и деятельность соответствующих учреждений АН, составляющих основной центр исторической науки [102]. Созданная в XVIII в. академия носит черты той эпохи. Сталинизм не только законсервировал их. АН в еще большей степени стала замкнутой корпорацией, где под видом демократии господствует олигархия. Она сама себя пополняет новыми членами, как правило, за счет «своих людей». Привилегии привлекают многих энергичных людей, как правило, далеких от науки. Характерно, что выборы стали своеобразным шоу. В течение нескольких месяцев до и после они — в центре внимания сотен и тысяч сотрудников. Многократное участие в выборах некоторых докторов наук превратилось в какую-то неприличную лотерею. Путь в члены АН многих из них лежал через чиновничьи должности директоров, заведующих, их заместителей. Таков избранный членом-корреспондентом уже в годы перестройки В. Куманев. Тщетно будете вы искать его в числе авторов выдающихся трудов. Зато этот малоприметный доктор наук в течение многих лет был секретарем вице-президента АН, в качестве заместителя академика-секретаря Отделения истории правил институтами. Не для него ли специально и должность-то эту учредил Федосеев в годы борьбы с бюрократизмом? Скандальный характер носит избрание членами РАН ряда представителей новой власти.

Члены АН остаются здесь пожизненно, независимо от их научных потенций. Средний возраст академиков на рубеже 80—90-х гг. — 70 лет. Как становятся членами АН, непонятно подчас самим академикам. Но можно с уверенностью сказать, что большинство членов АН — историков избраны вопреки ее уставу: они не «обогатили науку выдающимися научными трудами» или «трудами первостепенного научного значения». И в этом проявляется характерная для сталинизма профанация. Многие члены АН уже по своему возрасту не могут работать продуктивно. Подавляющее же большинство ученых — это наемные служащие, лишенные нормальных прав и условий работы, особенно при новой власти. Архаические порядки удобны режиму. С помощью пожизненной ренты многие члены АН становятся послушным его орудием, неотъемлемой частью «номенклатуры». Отделение истории АН во многом напоминает собой некое министерство. Один не лишенный юмора автор назвал его «административной инстанцией по делам исторической науки»[103]. Через него «вождь» и его преемники получают «нужную им науку».

Структура исторических институтов неповоротлива. Учрежденные «навечно» отделы из пятилетки в пятилетку «находят» себе темы, часто ненужные обществу. Темы менялись лишь формально от одного съезда партии до другого. В «новых трудах» на уровне массовой пропаганды популяризовались официальные решения. В ряде институтов руководители открыто заявляли о сугубо идеологическом характере этих учреждений. В условиях засилья чиновников трудовые коллективы далеко не всегда поддерживают ученого-новатора, то есть нормального ученого. Он мешает работать в полсилы или никак не работать. Так возникает групповой эгоизм — мощное оружие функционеров. Кто же поднимет руку на сам коллектив?

Бюрократическая структура позволяет содержать за счет сравнительно небольшого числа подлинных ученых непомерное число чиновников. Так, в отделе, не насчитывающем и 10 сотрудников, зачастую получают зарплату два-три полностью или частично освобожденных лица. Институты оплачивают так называемых консультантов, сотрудников и лаборантов, обслуживающих лишь директоров и других чиновников. Возникла система планирования, учета и оплаты труда, оставляющая простор для произвола. И здесь правит пресловутый вал. Независимо от качества планируемой работы исполнитель обязан выдать определенное число «авторских листов».

Администраторы далеко не всегда — лучшие ученые, владеющие передовой методологией, иностранными языками, имеющие крупные научные достижения. Подбор кадров превратился в поиск послушных служителей режима. Управление наукой монополизировано. Широко распространено, в частности, замещение одним и тем же лицом многих должностей. Так, директор института, его заместитель обязательно оставляют за собой должность заведующего отделом. Они, как правило, также члены многочисленных советов, коллегий. Академик-секретарь и его заместитель обязательно должны стать и членами Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР в области науки и техники. Как сообщала пресса, некоторые ученые числятся более чем на десяти должностях. Эти должности дают им власть, деньги, почет, в частности, заграничные командировки. Интересы же дела мало кого волнуют. Подобная практика наблюдалась и в Министерстве обороны СССР. Зачем, например, М. Моисееву было возглавлять или быть членом редколлегий многотомных изданий «Советская военная энциклопедия», «История Великой Отечественной войны советского народа», а Р. Пихоя — «Вопросов истории», «Исторического архива», «Источника», «Военно-исторического журнала»? Нет достойных ученых или этим лицам недостаточно обязанностей по их основной должности? Разве не показал еще опыт десятилетий, что такой должностной подход к науке лишь тормозит ее развитие?

В этой затхлой атмосфере процветали вышинские и лысен-ки. Однако до сих пор не преодолены погоня за должностями и титулами, присвоение чужого труда в обезличенных много-томниках, ложное соавторство, приписки, протекционизм, благоговение перед начальством, групповые пристрастия, конъюнктурщина, элементарная недобросовестность. Как иначе назвать издание или представление к защите заведомо неоригинальных книг или диссертаций в расчете на поддержку «своих» ученых советов, издательств, рецензентов, журналов? Стоит ли удивляться, если в СССР — РФ, с одной стороны, сонм академий, с другой — кризис в экономике, науке, образовании. Страна закупает за рубежом передовые технологии и учебники по истории СССР. Не случайно, что ряд ученых и публицистов поставил под сомнение целесообразность РАН как таковой. Тем не менее уже в 1994 г. только в Москве насчитывалось более 60 академий. Как ни странно, часть военных историков числится в Академии естественных наук.

Феодальные традиции РАН подверглись вполне обоснованной критике. Не известно, чтобы кто-либо из ответственных ее представителей выступил с