Новиков вымолвил как-то так, что в громких словах не было и капли иронии. – Давно уже хотел встретиться.

   – Какой там из меня смельчак, – вяло махнул рукой Радищев. – Под именем чужим прячусь.

   – Это не грех, это право человека, – Новиков подал свежий номер журнала. – Вы еще не видели, прошу прощения, здесь есть публикация ваша.

   Пока Радищев листал, сдерживая детский нетерпеж увидеть раньше всех самим написанное, Новиков быстро взбалтывал ложечкою чай, так что тот чуть ли не выплескивался.

   – Хорошее перо у Вас, Александр Иванович, разве только язык слишком уж ученый. Не бойтесь словца старосветского, простонародного, потому что все наши беды от забвения, от пренебрежения русскими древностями… Зато нахватались, как блох, иностранщины, бьем поклоны ей… Извините, я не о вас, не упрекаю, что в Лейпциге учились, я вообще о нашей жизни.

   -Оно можно и у иностранца поучиться, – Радищев нашел наконец свою публикацию, но неловко на своем останавливаться, стал остальные страницы листать. – Только перенять у чужестранца мы способны разве что крой панталон. На остальное не хватает сообразительности.

   -Кому перенять? Кому? – звякнул чайной ложечкой Новиков, будто бы именно она вызвала его возмущение. – Крестьянину, этому рабу, в нужде беспросветной? Помещику, рабов тех хозяину, зачем оно ему? Придворным, которые недосягаемых вершин достигли в казнокрадстве? Императрице, которой некогда за любовниками, и которых меняет быстрее, чем перчатки?

   · -Не говорите… Уже по закоулкам смеются, что в гербе русском она вместо орла двуглавого свой половой орган поместит… Знаете, и молчать не хочется, потому что болит, и писать страшно. Плюнуть ли на это плохое время, напечатать историю Церкви… Я вон фигурой Филарета Милостивого увлекся – какие люди были, Церковь какая неказенная.

   · -Разве только в древнейшие времена, на заре христианства, такие достойники жили? – Лицо Новикова нахмурилось, вспомнились непростые баталии его по издательскому делу.– Мне екатерининская цензура запретила печатать статью святого Димитрия Ростовского "О церковных имениях". Попробуйте только объяснить любому здравомыслящему, если вам, конечно, это удастся: слово святителя под запретом…

   · – На серебряной рамке Димитрия Ростовского справедливо отчеканено: "Написав "Житие святых", сам к лику святых удостоился быть вписанным", – Радищев помолчал какое-то мгновение. – Эти слова, принадлежащие Михаилу Ломоносову, уже не по силам стереть ни императорам, ни любому казенному люду, – пускай какие удавки на шею Церкви они не набрасывали и при этом делали лукавый вид, что Церковь у нас не казенная.

   · -Забудьте о неказенной, три четверти имущества, отобранного у церквей, пошло, будто в казну, а в действительности любовникам императрицы. Священник, который вековечно совестью был, теперь тоже казенный, потому что из казны таки стал кормиться. И не пискнет никто…

   · -Почему же митрополит Арсений Мациевич не сломался, мог правду в глаза сказать, до сих пор письма и наставления тайком между люда ходят. Не знаете ли случайно о судьбе его?

   · -Даже имя его запрещено называть.

   · -Только бы не забыть позабавить вас смешной новостью, – Новиков вынул какое-то письмо и подал Радищеву. – Если за публикацию в пятом номере "Живописца" весьма верноподданный трона читатель наградил вас связкой писем с короткой оценкой "Ложь!", то после выхода вот этого, четырнадцатого номера, в глазах лизоблюдов пошли на повышение – какой-то казанский помещик ищет вас, чтобы вызвать на дуэль. Не страшно?

   Радищев пробежал глазами несколько строк, где кроме ругательств автору, не густо было засеяно свежей мыслью, покрутил в руках письмо, не ведая, что с ним делать, и протянул назад Новикову.

   · -У меня трое малых детей, еще как боюсь. Но грех будет всем, кто видит и рот на замке держит.

   · А кто не держит, – горько улыбнулся Новиков, – тому Шлиссельбург, Сибирь или яд. Вы только обратите внимание: ни один русский, подчеркиваю, русский, художник не поднялся при ней к вершинам, ни один поэт или архитектор, императрице нужны только чужие, и то, как украшение, еще один камень где-то на брошке. Мой знакомый французский историк откровенно сказал: "Микеланджело бы не выдержал больше трех недель при дворе Екатерины".

   Откуда же было знать Новикову, что обстоятельный знаток тех времен, польский историк, доктор права Казимир Валишевский, который весьма тщательно перебирал архивы Парижа, Лондона, Берлина и Вены, почти дословно его процитирует: " В общем, национальное искусство обязано Екатерине только несколькими моделями Эрмитажа, послужившими для изучения и подражания русским художникам. Но кроме этих моделей она не дала ему ничего, даже куска хлеба".

   *

   · Новиков вдруг что-то вспомнил и стал шуршать своими газетами и журналами.

   -Хотел показать вам, читайте вслух, – подал номер "Санкт-Петербургских ведомостей".

   -"Пожилых лет девка, – читал Радищев, – умеющая шить, мыть, гладить и кушанья готовить, продается за излишеством. Здесь также есть продажные легкие подержанные дроги. Продается по сходной цене семья людей: муж искусный портной, жена повариха; при них дочь 15 лет, хорошая швея, а также еще двое детей-8 и 3 лет".

   Радищев отдал газету Новикову.

   -Ну как?– поинтересовался тот, – захочет кто-то в этой стране порядки менять?

   Радищев потер ладонью глаза – мелковатый для него был шрифт.

   -Не могу отрицать. Зачем выдумывать, как в Англии, к примеру, какие-то мануфактуры, когда здесь зарабатывают проще: продал " девку по сходной цене" – и есть свежая копейка.

   -Знаете, – Новиков аккуратненько складывал назад принесенные издания, – готовя исторические материалы, я немало общался с придворным людом. Разный он там, и завистливый, и порядочный, так вот, кто-то подсчитал, что только на первый десяток любовников императрица потратила свыше девяноста миллионов рублей – и это без учета крепостных душ, подаренных дворцов и других. Екатерина Вторая взошла на престол, когда бюджет России не достигал и семнадцати миллионов. Так сколько же лет вся Россия должна работать на влагалище немки-императрицы?

   Радищев как будто в ответ вынул лист бумаги и подал Новикову:

   – Для сравнения с любовниками гляньте вот на заботу о нашем духовном. Это не тайное, списать дали мне добрые знакомые.

   – Новиков пробежал глазами мелко написанное.

   "Согласно штатам, положено отпускать:

   1) на Петербургскую, Новгородскую и Московскую кафедры с соборами – по 39.410 рублей;

   2) на второклассные (8 кафедр) – по 5.000 (лично епископу – 2.600);

   3) на третьеклассные (15 кафедр) – по 4.232 г. 20 коп. (лично епископу -1.800);

   4) на Троице-Сергиеву Лавру и на все мужские монастыри – в 174.650