Аня плюхнулась в кресло и обняла подушку-лесовичка с добрыми глазами и вытянутыми руками.

— Мы с мамой, — сказала она, — лепили пирожные «картошка». Представляешь, сами! Это очень просто. Нужно испечь бисквит, а крем…

— Ты мне завидуешь? — перебила её я.

— Что-о?

— Что слышала. Ты сердишься, что ложишься в больницу, а я — нет?

— Нет.

— Почему?!

— Ты моя подруга. Как можно друзьям завидовать? Я за тебя рада.

«Я за тебя рада», — повторила я про себя.

А когда у Ани получилась эндоскопия, я не слишком радовалась. Даже завидовала ей… немного. Дрянь я просто-напросто.

— Порадоваться за другого несложно, — сказала Аня, лукаво глянув на меня.

— Аня… Ну почему ты такая правильная, а? У тебя, что, вообще нет недостатков?! Хоть бы подралась с кем-то…

— Точно! Не дралась! Спасибо, Ташка!

И Аня швырнула подушку-гнома. Тогда я схватила льва и запустила им в Аню. Она ответила целым каскадом мягких игрушек.

— Господи, — сказала Анина мама, внося поднос с пирожными и чайником, — вы с ума сошли?

— Не волнуйся, мамочка! — захохотала Аня, откинувшись в кресле. — Это у Ташки переходный возраст начался. Ты иди, собирай вещи. Всё в порядке.

— И ты не волнуйся, — серьёзно сказала Аня, когда мы остались одни и принялись расставлять по местам подушки, — у тебя это пройдёт. С возрастом.

— С возрастом, — передразнила я её, — ты старше меня всего на год.

— У меня больше времени, чтобы думать, — улыбнулась Аня, — а тебе в школе забивают голову всякой, хм-м, полезной информацией… так что если по мыслям, то я раза в два тебя старше.

— Бе-бе-бе!

— Точно. Мне тоже хотелось всех дразнить пару лет назад. И ещё плакать! Но я очень много об этом размышляла…

— В больнице?

— Нет. В больнице я стараюсь отключать голову. У меня есть особое место для размышлений.

Аня распахнула дверь на балкон и…

Ух! Балкон оказался отдельной маленькой комнатой. Она была застелена светлым ковром. А на ковре была только пара подушек.

— Обалдеть! Это что — всё твоё?

— Нет, конечно, папа хранит вон там, у стенки, лыжи, а мама умудрилась впихнуть в угол цветочные горшки, но… в общем-то… да. Моё.

Я вернулась в комнату и взяла пирожное.

— Ань! А скоро он кончится у меня, этот переходный возраст?

— Конечно. Ты, главное, побольше думай. И повзрослеешь!

— Ну, это не обязательно. Быть ребёнком приятнее. Можно пирожных сколько угодно съесть…

— И мультиков посмотреть тоже сколько угодно, — добавила Аня, — где там твой «Рататуй»? Давай возьмём всё и пойдём на балкон?

Мы устроились на ковре с пирожными, чайником и DVD. Разломили половинку «картошки» и угостили наших Жучков.

— Кстати! — сказала Аня, глядя, как они быстро расправляются с пирожным. — А завтра ты что делаешь?

— Провожаю тебя в больницу!

— Спасибо, — улыбнулась Аня, — очень кстати, потому что…

Она сунула руку в карман джинсов и вынула крошечного ярко-жёлтого Жучка.

— Ух ты! Сама связала?

— Нет, Жучок помогал. Раз уж ты завтра меня провожаешь, давай зайдём к нему вместе и подарим этого Желтопузика?

— К кому зайдём?

— Да к Игорю Марковичу! Он такой в последнее время грустный. Так устаёт. Работы много. Может, у него и так есть Жучок… А если нет, будет наш Желтопузик.

— С удовольствием! Представляю, как он бедный испугается, увидев меня. И прохрипит, как волк в мультике «Жил-был пёс»: «Шо? Опять?!»

Аня засмеялась. Я протянула ей пирожное, а потом стукнула по нему другим и, глядя на то, как «картошки» прилипли друг к другу мягкими «носами», сказала:

— С днём рождения!

Послесловие

Больница — это всегда неожиданно. Если в больницу попадают только что родившиеся дети — и вовсе кажется невероятным. Особенно для тех, кто вчера стал родителями.

— Мы кладём вашего ребёнка в отделение по выхаживанию новорождённых, — сказала нам с мужем доктор, — и пусть мама приходит с понедельника на целый день — помогать медсёстрам.

— Чья мама? — растерялась я. — Моя?

— Зачем — ваша? — удивилась доктор. — Это я про вас. Вы теперь сама мама. Поздравляю.

Поздравлять, как мне казалось, было не с чем. Разве этого я ждала? Вместо чудесных розовых комбинезонов — больничные распашонки, измазанные зелёнкой. Вместо погремушек над кроваткой — капельница. Вместо ивовой колыбельки — стеклянная коробочка на колёсах. Вместо совместного сна с младенцем — сидение рядом с коробочкой на жёстком стуле под неусыпным наблюдением докторов.

И кажется — ты один. И непонятно — когда это кончится? И потрясает собственная беспомощность. И крик, крик, крик. И ты думаешь: за что?

Особенно, когда вечером возвращаешься домой, а по парку кружат разноцветные коляски. Со страниц журналов улыбаются крепыши в модных комбинезонах. В Интернете обсуждают закаливание новорожденных: в колотый лёд сунуть на пять минут, и никогда-никогда ваш малыш не заболеет. А больничный бокс — даже не проветрить.

И все называют тебя «мамой». Медсёстры, врачи.

— Мама, у вас понос.

— Э-э?

— У вас, говорю, понос. Реакция на смесь, скажите врачу, пусть заменит.

Мама? Нет, ты не мама. Ты приходящая к орущему комку медсестра, мучимая только одним — острейшей завистью к тому, кто сейчас за стенами больницы. Кто-то ест мороженое на скамейке в парке. Кто-то ходит в кино. Кто-то смеётся. Кто-то счастлив.

Однако зависть разрушает до основания всё, даже отношения между молодыми родителями. В нейрохирургическом отделении, где в том числе лечат и рак мозга, — самый высокий процент разводов родителей больных детей. Папы не выдерживают…

Запретить себе завидовать — очень сложно. Я пролежала в больнице несколько месяцев. Больница «выходила» из меня несколько лет. Она возвращается до сих пор, напоминает о себе в тревожных снах, в запахах, в сериалах, в тех же журналах о детях.

Но сейчас я понимаю: главное, что я преодолела тяготы больничной жизни. Я вернулась другим человеком: сильным, уверенным в себе.

Иногда охватывает уныние, но я тут же вспоминаю душный коридор нейрохирургии перед дверью ординаторской и томительные часы ожидания врача.