Гошенко, Карл поехал к детям, как он и обещал Нэнси. Около половины шестого он уже стоял у дома. Дети высматривали его, прижавшись носами к стеклу. Забравшись в машину, они снова спросили, почему папа с мамой больше не дружат. Он отвез их в ближайшую закусочную и уже наполовину съел чизбургер с картошкой фри, когда вдруг сообразил, что забыл в «Игл секьюрити сервисиз» свой телефон. Когда он привез детей домой, он спросил Нэнси, можно ли ему войти и поговорить, но она захлопнула дверь перед самым его носом, как только дети переступили порог.

Свой мобильник он нашел в клетушке, которую отвел ему Гошенко в дальнем конце коридора, застеленного пыльной ковровой дорожкой. На мобильнике он увидел текстовое сообщение от Ольги — по-русски: «Привет милый ув. ок. 10 с психол все хор лол ххххх». Он улыбнулся про себя и выключил свет.

Проходя мимо кабинета Гошенко, он услышал голоса. Карл заметил, что дверь приоткрыта, и подошел к ней вплотную. Из кабинета доносились красноречивые стоны; слышался скрип дерева. Карл заглянул в щель. Прямо перед ним мелькали голые ягодицы Гошенко. Он занимался сексом с полуобнаженной Ольгой, которая сидела, выгнувшись, на его письменном столе.

Карлу хотелось убить обоих на месте. Он связал с ними свое будущее, а они предают его. А ведь и его работа, и личная жизнь зависят от них! Под конец Гошенко хрипло вскрикнул от удовольствия.

Может быть, он недостаточно любил Ольгу или ненавидел Гошенко; может быть, внутри у него все онемело — или он просто боялся потерять жалкую временную работу. Или ему показалось, что все справедливо: он бросил жену и должен понести наказание. То, что он увидел, могло совершенно раздавить его. И все же, поколебавшись секунду, Карл ушел на цыпочках. В себя он пришел только на улице, когда искал ключи от машины. Более трусливого поступка он в жизни не совершал.

Глава 38

Среда, 19 сентября, 20.17, бар, Вестминстер

Пока Карла терзали сомнения насчет совместного будущего с Ольгой, Джон Керр встречался со своим прошлым. Бар в подвальчике у Трафальгарской площади находился недалеко от штаб-квартиры «Эмнисти Интернэшнл». Поэтому обычно он встречался с Робин, матерью Габриэллы, именно там. Бар устроили в бывшем погребе, поделенном на мрачные арки с низкими потолками. Стены и своды были закопченными; воздух сизым от свечей и сигаретного дыма. Зато вино там наливали отменное. Владелец как будто запер свои двери во время Второй мировой войны, когда бомбили Лондон, а недавно заново открылся, не успев как следует прибрать. К стенам с облупившейся штукатуркой были прикреплены фотографии и плакаты с рекламой растворимого шоколадного порошка «Овалтин» и дешевых сигарет; Робин всегда смеялась над портретом грозного Уинстона Черчилля рядом с входом.

В подвальчике можно было поговорить без помех, в чем, по разным причинам, нуждались они оба. Робин опоздала — наверное, решила отомстить Керру за то, что он перенес встречу на другое время. Когда она появилась, он уже сидел за столиком в самом темном углу за бутылкой итальянского красного. Робин была на пару лет старше Керра; сколько он ее помнил, она питала пристрастие к стрижке боб. Косметикой Робин по-прежнему не пользовалась; кожа на лице была чистая, белая, не тронутая загаром. В джинсах, свитере и кроссовках она выглядела очень неплохо.

— Привет. Извини. Очень жаль, что я опоздала.

— Ничего тебе не жаль. — Керр придвинул ей бокал. Она нагнулась вперед, и он расцеловал ее в обе щеки.

— В штаб-квартире много дел. — Хотя Робин уже почти двадцать лет жила в Риме, выговор до сих пор выдавал в ней уроженку Глазго.

— В мире столько несправедливости!

— И скольких людей вы предали сегодня, синьор Керр? — спросила она, нюхая вино. — Или как тебя зовут сейчас?

Их встречи всегда начинались именно так. Познакомились они в 1990 году. Тогда Керр второй год работал под прикрытием, и звали его Джоном Корли; Билл Ритчи был его куратором. Робин Каллаган фигурировала в списке их объектов. Уроженка Шотландии, она была медсестрой по профессии и тесно общалась с итальянскими «Красными бригадами». Жизнь столкнула их на митинге в Брайтоне, организованном одной леворадикальной группировкой под названием «Международная помощь заключенным». Керр заранее изучил тайное досье Робин в Специальной службе и с первого дня взял ее в разработку.

В последний вечер они четыре часа пили и пятнадцать минут занимались сексом в его фургоне. Прошло пять месяцев, и Робин разыскала Джона Корли. Она была на пятом месяце беременности. По легенде, тогда он работал в магазине автозапчастей в Саутхолле; когда он увидел ее, кровь застыла у него в жилах.

— Поздравляю, — сказал он, выскакивая ей навстречу из грузовичка, в котором развозил заказы. — Кто отец?

— А то сам не знаешь!

Он повел ее в паб через дорогу и одним глотком осушил полбанки светлого.

— Что ты собираешься делать? — спросил он. Мозги у него плавились. Ему казалось, что Робин слышит, как громко бьется его сердце, норовя выскочить из грудной клетки.

— Очевидно, нам придется пожениться, — ответила Робин, отпивая глоток диетической колы без льда. — Я решила, что тебя нужно поставить в известность… Кстати, если тебе любопытно, я хочу ребенка.

— Я тоже, — сказал он, гадая, чего она от него ждет, — но как же с защитой прав человека?

— А тебе не кажется, что у нашего ребенка тоже есть права?

— Как ты меня нашла?

— Имей в виду, я хочу, чтобы ты тоже его воспитывал, — сказала она, как будто прочитав мысли Керра, — так что не надейся смыться.

— Да уж, полный облом. — Грубое столкновение с действительностью. Гораздо позже, когда он, наконец, открыл ей, кто он такой на самом деле, Робин так и не призналась своим товарищам, что ее обвели вокруг пальца, а Керр так и не рассказал Биллу Ритчи, как и всем остальным сослуживцам, о том, как он нарушил конспирацию. Робин уехала рожать в Италию, а дочь назвала Габриэллой, в честь матери одного активиста «Красных бригад». Вместе с еще двумя радикальными юристами — защитниками угнетенных — она открыла контору на северной, промышленной окраине Рима, на улице Джузеппе Розаччио, и всецело посвятила себя кампаниям по защите прав человека, которые проводились по всей Европе.

— Вид у тебя совершенно измочаленный, — заметила она. Из ее уст эти слова звучали как обвинение. — По-прежнему трахаешься за королеву и отечество?

— Спасибо, — ответил Керр, чокаясь с ней. — Я тоже рад тебя видеть.

— Но я рада, что Габи у тебя иногда бывает, — сказала Робин, протягивая Керру