похода короля Франции Людовика IX Святого, который был пленен в Египте и выкуплен в 1250 г. С этих времен и до 1918 г., когда Иерусалим пал перед объединенными французскими, британскими и индийскими частями, мусульмане не выпускали Иерусалим из своих рук…

Осталось упомянуть последний крестовый поход (1270) — экспедицию в Тунис: ее возглавил все тот же Людовик IX, который и умер там от лихорадки.

12

Основополагающий интерес, который крестовые походы представляют для историка, заключается в той волне эмоций, в том объединяющем чувстве, которые характеризовали первый из них. Чем дальше, тем все менее значимыми становились эти экспедиции. Первый крестовый поход был событием, сравнимым с открытием Америки; последние же были как обычные путешествия через Атлантику. В XI столетии мысль о крестовом походе была, словно свет невиданной звезды, вспыхнувшей на небосклоне. Но легко представить, как в XIII в. добропорядочные бюргеры восклицали протестующим тоном: «Что?! Еще один крестовый поход?!»

Последние походы представляли собой последовательность малозначащих событий. Насущные интересы эпохи уже успели сместиться в других направлениях.

В начале крестовых походов мы видим всю Европу пропитанной наивным христианством и готовой простодушно и доверчиво следовать водительству Папы. Скандалы, которые сотрясали Латеран в его худшие дни и с которыми мы знакомы теперь, были практически неизвестны тогда за пределами Рима. К тому же Григорию VII и Урбану II удалось исправить старые ошибки. Но интеллектуально и нравственно их преемникам в Латеране и в Ватикане оказались не по плечу те возможности, которые открылись перед ними. Сила папства заключалась в вере, которую питали к нему люди и которую Папы транжирили так бездумно, что в конечном итоге добились лишь ослабления веры. Рим был с избытком наделен прагматичностью жреца, но ему недоставало духовной силы пророка. И если XI в. был веком невежественных и доверчивых людей, XIII в. увидел людей разочарованных и наученных горьким опытом. Это был уже куда более цивилизованный и глубоко скептичный мир.

Епископы, священники и монашество латинского христианства до дней Григория VII (конец XI в.) не имели тесной взаимосвязи и сильно отличались друг от друга. Но нет сомнений, что они были, как правило, исключительно близки к людям, окружавшим их, и духу Иисуса, который продолжал жить в них. Они пользовались доверием и обладали огромным влиянием на образ жизни и мысли их последователей. Церковь сравнительно с ее поздним состоянием была скорее в руках у мирян — местных жителей и местного правителя. В ней не было ее универсальности последующих времен.

Энергичное укрепление церковной организации, предпринятое Григорием VII, целью которого было усиление центральной власти Рима, порвала многие тонкие нити, связывавшие священника и монастырь, с одной стороны, и местное население — с другой. Люди веры и мудрости видели силу в духовном росте и в своих собратьях, но священники, даже такие, как Григорий VII, верили в фиктивную «действенность» обязательных для всех правил. Тяжба вокруг инвеститур заставила каждого государя в христианских странах подозревать в епископах агентов Ватикана. Это подозрение просочилось и в приходы. Политические претензии папства проявились и во все возраставшей потребности Ватикана в деньгах. В XIII в. уже повсюду говорили о том, что священники перестали быть добрыми людьми, что они только и делают, что вымогают деньги.

В средние века церковь была государством в государстве. У нее были свои собственные суды. Дела, которые касались не только священников, но и монахов, студентов, крестоносцев, вдов, сирот и оставшихся без попечения, рассматривались церковным судом. И все, в чем затрагивались церковные правила и ритуалы, также относилось к церковной юрисдикции — завещания, браки, клятвы и, конечно же, ереси, колдовство и богохульство. Существовали многочисленные церковные тюрьмы, где преступники могли ожидать правосудия до конца своих дней. Папа был верховным законодателем христианского мира, и его суд в Риме — окончательной и решающей инстанцией, куда стекались все жалобы и апелляции. Церковь также взимала подати; она не только обладала обширной собственностью и огромными доходами от своих земельных владений, но и забирала десятую часть дохода, десятину, у своих подданных. И речь здесь не шла о благочестивом пожертвовании; церковь не просила, но требовала десятину, как свое право. Само же духовенство, с другой стороны, все настойчивее добивалось освобождения от любых налогов со стороны светской власти.

Попытки извлечь выгоду из своего особенного престижа и уклониться от своей доли налогового бремени оказались, несомненно, очень значимым фактором в растущем недовольстве духовенством. Не говоря уже о справедливости, это было просто неразумно. От этого налоги казались в десять раз более обременительными тем, кому приходилось их платить. Привилегии церкви от этого еще сильнее бросались в глаза.

Еще более нелепым и неразумным было притязание церкви на право «диспенсации» — освобождения от закона, обета или обещания. Папа мог отменять действие законов церкви в индивидуальных случаях; он мог позволить жениться двоюродным родственникам, разрешить иметь двух жен или освободить от клятвы. Но идти на такое — значило признавать, что существующие законы не основаны на необходимости и присущей им праведности, что на деле они являются теми же запретами и притеснениями. Законодатель прежде всех остальных должен быть верным закону. Он более чем кто-либо другой должен демонстрировать во всем соблюдение буквы закона. Но в этом, очевидно, заключена общая для всего человечества слабость: получив что-то во временное управление, мы постепенно начинаем воображать, что это наша собственность.

13

Император Фридрих II (1212–1250) — очень удачный пример того, какого скептика и бунтаря мог породить XIII в. Будет интересно немного рассказать об этом разумном и циничном человеке. Он был сыном германского императора Генриха VI и внуком Фридриха Барбароссы, а его матерью была дочь Рожера II, норманнского короля Сицилии. Он унаследовал это королевство в 1198 г., когда ему было четыре года. Его мать была его опекуном шесть месяцев, а затем умерла, и Папа Иннокентий III (1198–1216) стал его опекуном и наставником.

Скорее всего, он получил исключительно хорошее и, что примечательно, разностороннее образование. Его успехи в учебе снискали ему лестное прозвище Stupor mundi, чудо света. Результатом того, что он знал арабский взгляд на христианство и христианский — на ислам, стало его убеждение, что все религии — это жульничество. По всей видимости, этот взгляд тогда разделяли многие разумные люди, но они не