соловьем разливался, какая, мол, это удобная вещь для того, чтобы составлять слова в строчки. Вспомнив те рекламки на автобусных остановках, я купил себе «Эппл IIc». Дело было году в восемьдесят шестом, на смену «IIc» давно пришли различные прото-«маки», и все хором говорили, что это чистый восторг, но для меня это было неподъемно дорого. Свой «IIc» я взял на распродаже в универмаге непосредственно перед тем, как машину сняли с производства, привез его домой и выяснил, к вящему своему разочарованию, что персональные компьютеры хранят информацию на таких кругляшках электромагнитной ленты, которые вращаются и довольно неприятно шумят. Вероятно, я думал, что данные просто, ну, содержатся. В сплетенье блистающего кремния. Или еще где. Но беззвучно.

И это был в буквальном смысле первый раз, когда я близко подошел к живому компьютеру. И до сих пор я знаю о них довольно мало. Правда эта, когда вскрывается, неизменно шокирует читателей – по крайней мере, тех из них, кто на компьютерах особенно зациклен, а среди моих читателей таких немало.

Но «Нейромант» и два его продолжения – не о компьютерах. Иногда эти книжки делают вид, и довольно неубедительно, будто они посвящены компьютерам, однако на самом деле главная их тема – технология в некоем более широком смысле. Я лично подозреваю, что в действительности они об Индустриальной Культуре; о том, что мы делаем с машинами, что машины делают с нами, и о том, насколько бессознательным (и, как правило, беззаконным) этот процесс был, есть и будет. Если бы я и вправду хорошо разбирался (по меркам 1981 года) в информатике, очень сомневаюсь, что я захотел бы (или смог бы) написать «Нейроманта». Словом, вот и доказательство того, что бывают ситуации (по крайней мере, в литературе), когда недостаток знания – вещь не только опасная, но и лучший инструмент для выполнения определенной задачи.

Кстати, восковка – это такая пропитанная воском тонкая бумажка форматом чуть больше А4. Она заправляется в пишущую машинку (без ленты), вы печатаете, и получается трафарет, который вы накручиваете потом на ротационный барабан. Изнутри барабана подается типографская краска, и так вы можете напечатать сколько угодно копий (ну, пару тысяч – пока восковка не износится). Долгие годы, и до самого недавнего времени, ротаторы были распространены не менее широко, чем пишущие машинки. Лазерных принтеров-то еще не было. Ротационная машина – один из многих динозавров, недавно оказавшихся благодаря компьютеру на грани вымирания. Это мертвая техника; ее костями и завалена подсобка в лавке Финна. Как и «Гермес-2000». Как и «Эппл IIc», на котором мои дети не больно-то и хотят играть: его монохромный экран не выдерживает конкуренции с видеоиграми. Как и этот мой «SE/30»; как и в конечном счете любое устройство, сколь модным и современным оно ни казалось бы, на котором вы сейчас это читаете.

Я невероятно доволен, что эти три книги будут оцифрованы, заархивированы и опубликованы в столь революционном – ни малейших сомнений – формате[158]. Мы с вами присутствуем при смерти печатного слова в традиционном понимании термина и должны, по идее, испытывать сладкую дрожь ужаса и благоговения. Перед нами стремительно и бесповоротно распахивается мир, в котором слово «библиотека» означает лишь что-то на другом конце модемной линии.

Но, признаюсь, еще больше я доволен, размышляя о том, что любую технику, сколь угодно передовую по меркам дня сегодняшнего, обязательно заменит что-то новое, невообразимое, и представляя себе, как эти слова, нечитанные и уже окончательно нечитаемые, по прошествии многих лет собирают пыль в каком-нибудь дальнем ящике. Где ничего нет, кроме потускневшего английского ключа, серебристого десятицентовика, пары мумифицированных мотыльков и нескольких сотен тысяч заархивированных слов, составленных в строчки.

Я-то знаю; я их и расставил.

Хотелось бы воспользоваться удобным случаем и с благодарностью упомянуть уважаемого Терри Карра – ныне, увы, покойного – за то, что заказал книгу, ставшую в итоге «Нейромантом», безвестному и абсолютно не уверенному в себе автору, чей багаж составляла на тот момент лишь горстка рассказов. Если бы Терри не дал мне тогда шанса, тем самым заставив взяться за что-то (за роман), к чему я собирался морально готовиться еще не один год, крайне маловероятно, что эти книги успели бы к настоящему моменту увидеть свет.

Ванкувер, 16 июля 1992 г.

Андрей Чертков

Роман с киберпанком

«Ну хорошо, ну пробил ты лбом стену, и что ты теперь будешь делать в соседней камере?» – говаривал мудрый человек Станислав Ежи Лец.

Думается, мой несколько затянувшийся «роман с киберпанком» может служить неплохой иллюстрацией этого известного афоризма. Впрочем, вырыть подкоп, ведущий прямиком в апартаменты графа Монте-Кристо, – такая удача выпадает далеко не каждому. А посему, уважаемый читатель, перед вами не многотомный роман, а всего лишь небольшая статья.

Но сначала две оговорки.

Во-первых, эта история – сугубо личная, она ни в коей мере не претендует на истину в последней инстанции. Хотя бы потому, что я не писатель, не публицист и даже не критик, я просто редактор. Потому и рассказывать могу лишь с точки зрения редактора, потратившего энное количество лет на некий издательский проект.

А во-вторых, под термином «киберпанк» я понимаю здесь только и исключительно литературное направление, а вовсе не современную молодежную субкультуру, целиком завязанную на компьютеры и интернет. Прекрасно понимаю, что в настоящее время эти две вещи достаточно сильно взаимосвязаны, однако сейчас меня интересует фантастика, а отнюдь не хакеры и не компьютерные сети.

И начать придется издалека.

В начале 80-х годов, когда американские отцы-основатели киберпанка публиковали свои первые произведения и устраивали шумные войны с так называемыми гуманистами, мы, тогда еще простые советские фэны, ни про какой такой киберпанк знать не знали, ведать не ведали. Общее представление о западной фантастике у большинства читателей застыло где-то на уровне 40-50-х годов. Азимов, Брэдбери, Саймак, Шекли – вот кто был тогда среди основных кумиров. Хайнлайн и тот был мало кому известен. Впрочем, даже счастливчики, получившие доступ к машинописным любительским переводам фантастики (в разных местах их называли по-разному – «ФЛП», «печатки», «система»), в лучшем случае читали лишь отдельные вещи Желязны, Дилэни, Муркока и Олдисса, не имея четкого представления ни об англоязычной НФ 60-х годов в целом, ни о «новой волне» в частности. Круг тех, кто имел доступ к оригинальным изданиям, был еще уже. Источники надежной информации отсутствовали. Культуртрегерская деятельность критиков типа Вл. Гакова помогала мало – по собственному опыту помню, что отличную брошюру «Виток спирали», несмотря