Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С XII в. многие скандинавские саги стали записывать в Исландии. Жизнь в глазах их авторов представляла собой непрерывное приключение, которое ждет смельчаков. Они были китобоями и охотниками на моржей и медведей, но воображение рисовало им величественный, сказочно богатый город где-то в южных морях. Этот город, то ли Рим, то ли Константинополь, назывался у них Миклагард («большой город»). Притяжение Миклагарда влекло норманнов на юг, в Средиземноморье, двумя путями — западным по морю вокруг Европы, а также из Балтики через Русь (об этом мы поговорим позднее). Русским путем двигались также их родичи-шведы.
Пока были живы Карл Великий и Эгберт, викинги оставались просто грабителями, которые отваживались лишь на отдельные вылазки. Но не успело закончиться IX столетие, как эти набеги превратились в организованные вторжения. В некоторых районах Англии позиции христианства уже не были столь сильны, как прежде. В Мерсии в особенности норманны-язычники встречали сочувствие и поддержку. К 879 г. датчане завоевали значительную часть Англии, и английский король Альфред (871–900) признал их право на завоеванные области, земли «датского права», в договоре, который он заключил с предводителями датчан.
Несколько позже, в начале X в., после еще одного подобного похода норманнов, который возглавлял Роллон, норманны отвоевали для себя область на побережье Франции, известную с тех пор как Нормандия.
У нас нет возможности в подробностях рассказать о том, как потом Англия была еще раз завоевана датчанами, как в конце концов герцог Норманнский стал королем Англии. Языковое и общественное отличие между этими народами — англами, саксами, ютами и датчанами, или норманнами, было невелико. Современные англичане склонны воспринимать эти перемены как первостепенно важные, но это всего лишь легкая рябь на полноводном потоке истории, если судить об этих событиях по меркам большого мира.
Трения между христианством и язычеством постепенно сходили на нет. Датчане согласились принять крещение, если не будут оспариваться их права на завоеванные земли. Потомки же Роллона в Нормандии не только крестились, но даже переняли французский язык своих более цивилизованных соседей, утратив родной норвежский. Но для истории всего человечества гораздо большее значение имеют отношения Карла Великого с соседями на юге и востоке и его связь с традицией Римской империи.
Традиции римского цезаризма через Карла Великого удалось воскреснуть в Европе. Западная Римская империя давно была мертва, далеко зашла в своей деградации Византийская империя. Образование и духовность в Европе снизились до того уровня, когда появление новой конструктивной идеи в европейской политической жизни было невозможно. Во всей Европе не было и малой толики той творческой мощи, которую мы находим в литературе Афин V в. до н. э. Европа еще не раскрыла в себе той силы, которая могла бы создать предпосылки для появления нового, неизвестного прежде способа политической организации.
В официальном христианстве давно стало привычным не считаться со странным учением Иисуса из Назарета, которое дало ему начало. Римская церковь, упорно цепляясь за обладание титулом princeps maximus («верховный повелитель»), перестала трудиться над задачей, стоящей перед ней, — достижением Царства Небесного. Ее больше заботила возможность возрождения верховенства Рима на земле, в котором она и видела свое подлинное назначение. Она стала политическим институтом, использующим веру и насущные потребности простых людей для осуществления этих своих планов. Она цеплялась за традицию Римской империи, за представление о том, что воссоздание империи — единственный возможный способ европейского единства. Европа же, после целой серии попыток возродить эту империю, преуспела лишь в чудовищной имитации успевших обанкротиться начинаний прошлого.
Европа на протяжении одиннадцати столетий подражания цезарям, которое началось с Карла Великого и завершилось только чудовищным кровопролитием 1914–1918 гг., напоминала фабрику лунатика. Скорее даже это был не лунатик, а мертвец, который посредством каких-то чар имитирует признаки жизни. Римская империя рушится, сходит со сцены, но вновь появляется на ней, и — если продолжить наше сравнение — именно римская церковь выступает в роли чародея, который поддерживает в мертвеце жизнь.
И все это время не прекращается борьба за контроль над этим неживым телом между властью духовной и светскими правителями. Мы уже обращали внимание, в каком духе была написана книга «О граде Божьем» св. Августина. Эту книгу, как нам известно, читал Карл Великий, или же ее читали ему (насколько он овладел грамотой — вопрос спорный). Он размышлял о подобного рода христианской империи, которая управлялась бы и укреплялась в своей ортодоксальности неким великим цезарем — таким, как он сам. Он стремился контролировать даже Папу.
Мысль о возрожденной Европе не сразу овладела помыслами Карла. Поначалу он был просто правителем королевства франков, доставшегося ему от отца. Его силы были полностью поглощены борьбой с саксами и баварами, со славянами на восток от них, с мусульманами в Испании и подавлением бунтов в его собственных владениях. Поссорившись с королем Ломбардии, своим тестем, он в итоге завоевал Ломбардию и Северную Италию. Мы уже отмечали, как лангобарды осели в Северной Италии около 570 г., после великой чумы и после того, как Юстиниан сверг готских королей. Папы всегда страшились лангобардов, видя в них постоянный источник угрозы,[372] и уже во времена Пипина существовал союз против лангобардов между Папой и франкским королем. Теперь Карл Великий полностью покорил Ломбардию (774), отправил тестя в монастырь и раздвинул в 776 г. границы своего королевства за северовосточные рубежи Италии в Далмацию. В 781 г. он добился того, чтобы один из его сыновей, Пипин, не переживший своего отца, был коронован в Риме королем Италии.
В 795 г. на папский престол взошел новый Папа, Лев III, который, судя по всему, с самого начала был настроен сделать Карла императором. До этой поры император Византии обладал некой, пусть и неопределенной, властью над Папой. Сильные императоры, как Юстиниан, помыкали Папами, принуждая их к безоговорочному подчинению, и те по первому зову являлись в Константинополь. Слабые же только раздражали Пап, не имея возможности надавить на них. Мысль о разрыве с Востоком — и светском, и религиозном — уже давно вынашивали в Латеране.[373] Франкская держава могла стать той опорой, без которой невозможно было обойтись после разрыва с Константинополем.
