— Если ты хочешь узнать слово, чтобы произвести впечатление на своих друзей, то это «ауспиции». Если ты ищешь знания для себя, то это просто «авгурии» — изначальный способ гадания авгуров, но сейчас им пренебрегают.

— Шелк знать, — уверил их Орев.

— Очень может быть, — сказал он, — но не я.

Вскоре они добрались до мантейона; его широкий парадный вход был надежно заперт, но цепкие пальцы Хряка легко сорвали засов с боковой двери.

— Хто-то взломал до нашего прихода, — объяснил он. — Шурупы ввинтил взад, но дерево х'их не держит.

После солнечного света улицы внутри было темно, как в пещере. Хряк добрался до задней стены, — ножны стучали по скамьям, — отложил меч в сторону, нашел алтарь и быстро ощупал его края и углы.

— Нет резать! — еще более непреклонно заявил Орев.

— Не беспокойся, — сказал ему хозяин. — Здесь нет Священного Окна. Боюсь, именно за ним они и охотились. Это то, что ты там ищешь, Хряк?

— Х'йа, кореш.

— Есть несколько мантейонов, которые все еще открыты, — сказал Гончая. — Рог мог бы отвести тебя туда, раз уж ты идешь с ним. Или я сделаю это, если он занят другими делами.

— Спасиб'те. Спасиб'те большое.

— А ты бы этого хотел? Мы можем остановиться где-нибудь по дороге в гостиницу.

Хряк повернулся к ним, медный кончик обтянутых кожей ножен снова коснулся края алтаря:

— Ты сказал, чо х'идешь в четверть Солнечная х'улица, кореш?

— Да. Там я остановлюсь у мантейона, хотя и не знаю, стоит ли он до сих пор, а если стоит, то открыт ли вообще. Я должен предупредить тебя, что большая часть четверти сгорела двадцать лет назад.

— Х'иду с тобой, — решил Хряк. Он стоял у амбиона, и его толстые черные ногти, казалось, вонзались в резные деревянные бока.

— Ты не хочешь рассказать мне, что тебя беспокоит? Ты не должен, конечно; я сделаю все, что смогу, независимо от того, доверяешь ты мне или нет, хотя, возможно, я смогу помочь тебе более разумно, если ты мне расскажешь.

— Предпочел бы не лезть в х'эт.

— Бедн Хряк! — Орев взлетел к нему на плечо, и наступила тишина, в которой, казалось, вернулись призраки прошлых жертвоприношений. Почти ощущался запах ладана, смешанный с запахами горящих волос и кедра; почти слышалось пение авгура и блеяние ягненка, чье время пришло.

Гончая закашлялся:

— А ты не можешь ему помочь, Рог?

— Незадолго до того, как потерять зрение, ты ходил в мантейон. — Он говорил мягко, но достаточно громко, чтобы его услышали. — Ты стоял там на коленях в молитве — может быть, в молитве, которой теперь стыдишься, хотя и не должен. Твой взгляд был прикован к Священному Окну. Ни один бог не пришел в момент жертвоприношения — или, по крайней мере, не происходило никакой видимой теофании, никаких Священных Оттенков, ничего. Но ты почувствовал покой и глубокую радость, которые не можешь объяснить. Ты хотел бы вернуть их, если бы смог.

— Мы храбили, — сказал Хряк. — Х'он х'и братаны.

— Я понимаю.

— Ты не. Ты никохда не храбил сам?

— Нет, Хряк.

— Х'а тя храбили?

— Нет, никогда.

— Некоторые х'идут за бабами, некоторые за бухлом, х'а некоторые за хартами х'или за тем, чо за х'их можно получить. Х'он — за тем х'и за друхим. Гришь, знаешь, кореш. Знаешь х'эт? Х'или те нужно больше? Чо за бухло х'и чо за баба?

Его правая рука сделала в воздухе знак сложения:

— В этом нет необходимости.

— Спасиб'те. Х'утащили Х'окно, тохда. Ты прав. Тохда старина Хряк не знал х'этого, но х'они знали. Думал х'о золотых чашах, вот х'и все. Слишком большой для двери, кореш. Ты зырил х'эт. Вошел на холенях в твой дом, Гончая. Х'и в х'эт, хак х'и в большинство. Не люблю, но х'иначе нихак. Не сержусь, но высматривал такую, шоб войти стоя, х'и тах каждый раз.

— Мы могли бы увеличить нашу, — сказал ему Гончая. — Я мог бы сделать эту работу сам.

— Вот х'и хорошо. Х'афгур, ты, х'йа, кореш?

— Нет, — мягко сказал он. — Нет, это не так, Хряк. Я же сказал, что нет.

— Х'он был, вроде хак.

— Ты убил его, Хряк?

— Хо, х'йа. Стоял рядом со своим Х'окном, х'он.

При этих словах Хряк выхватил меч, и Орев, пронзительно вскрикнув от страха, полетел обратно к своему хозяину.

— Желтую чашку взял, пошел ко мне. Бросил х'ее х'и сломал. Чой-то грил, х'обидное.

— Бедн Хряк.

— Х'эт сделал, х'ему. Рубанул мечом, х'его. — Хряк поднял свой длинный клинок, который слабо поблескивал в пыльном солнечном свете.

— А потом?

— Разве ты не хошь сказать чо-нибудь х'об х'этом, кореш? Думал, чо ты хотел.

Он покачал головой, хотя Хряк не мог видеть этого жеста:

— Возможно, позже.

— Хак хошь, кореш. Вот чо там было плохое.

— Я бы хотел услышать о хорошем, Хряк.

— Нечего сказать.

— После того как ты убил его, твое внимание привлекло Священное Окно позади него. Я прав?

— Нет. Ховорил те х'об х'их дверях? Достаточно большие, шоб войти, не вставая на колени. Так х'он сделал? Х'он сделал.

— Да.

— Не там, где х'он лежал, но на моих коленях, точно так же. Х'оттенхи. Много х'оттенхов. Не мог стоять, х'упал.

— Ты что-то сказал, Хряк? Молился или пытался молиться?

— Не. Пробовал. Не мог. Х'он мог? Х'он не мог! Соплил, хак большая девха. Соплю, щас.

— Плачешь, ты имеешь в виду. Да, но мы с Гончей не смеемся.

— Хорошо с вашей стороны. — Хряк глубоко вздохнул и вытер нос рукавом, уже феноменально грязным. — Х'эт все, кореш. Х'эт хонец.

— Нет, не совсем, и история будет незаконченной — незавершенной, — если ты не расскажешь остальное. Если только ты не сделаешь это сейчас. Это нельзя больше откладывать.

— Рог... — Гончая схватил его за руку.

— Я отвечу на твои вопросы через несколько минут, — сказал он. — Они могут подождать, поверь мне. Давай, Хряк.

— Чо-то мя задело. — Хряк говорил так, словно забыл, что его кто-то слушает. — Тохда х'у мя были зенки.

— Да. Конечно.

— Хоснулся моих плеч х'и головы, хак будто стоял сзади. Х'огляделся по сторонам. Ничего не было там.