– Это смотря что наладится… Я, Владимир Ильич, знавал многих людей, чьи мечты сбылись, но ни единого, кого бы это долго радовало. Скорее наоборот, вместо радости наступало горькое похмелье. Боюсь, как бы и вас не постигла подобная участь… – Джон Рид отошел немного в сторону и носком ботинка выковырял из травы невзрачный бурый гриб из тех, которыми гнушаются даже самые прожорливые жучки. – Вот вам еще одно поручение. Кроме поиска денег, конечно. Собирайте для меня вот такие грибочки. Режьте их на части и сушите на солнце. Чем больше соберете, тем лучше. По мере накопления их будет забирать специально посланный мной человек.

Владимир Ильич Ленин просьбе американца особого значения не придал, видимо, сочтя за очередное чудачество, а подошедший ближе Григорий Евсеевич Зиновьев брезгливо поморщился.

– Это ведь поганка. Ее еще собачьим грибом зовут. Сущая отрава. Лучше я вам боровичков соберу. Они вот-вот должны появиться. Жареные боровички под «смирновскую» – истинное наслаждение! – Он чмокнул кончики пальцев, сложенные щепотью.

– Боровичков мне как раз и не надо, – запротестовал Джон Рид. – Для собственного употребления, конечно, собирайте. На одной селедке долго не протянешь. Но я интересуюсь исключительно вот такими уродами. Только попрошу вас каждый раз после окончания сбора грибов тщательно мыть руки. Не приведи господь, если пролетариат раньше срока потеряет своих вождей… Вам же, Григорий Евсеевич, мой личный совет. Причем совет настоятельный. Постарайтесь все же найти пропавшие деньги. Иначе лет этак через двадцать про них опять вспомнят. Но разговаривать с вами будут уже на повышенных тонах. Вполне возможно, что дело дойдет и до рукоприкладства.

– А уж это, батенька мой, вы загнули! – воскликнул Ленин. – Никогда не поверю, что через двадцать лет после торжества социалистической революции в нашей стране к кому-либо из свободных граждан будет применяться насилие.

– Будет, – невесело усмехнулся Джон Рид. – И через двадцать, и через сорок, и, наверное, даже через сто. Революцию в сознании сделать куда сложнее, чем революцию на улицах.

– Вы прямо фантазер, – не унимался Ленин. – Вас бы свести с бывшим революционером Александром Александровичем Богдановым. Мало того, что он скатился с позиций диалектического материализма в болото идеалистических воззрений, так еще и написал нелепую книжонку под названием «Красная звезда», где далекое будущее человечества представлено в совершенно ложном свете. Люди у Богданова пользуются услугами разумных машин, летают на Марс при помощи энергии атома, питаются искусственной пищей, а в промежутках между этим предаются свободной любви и декларациям в духе Маха и Авенариуса. Каждое слово в этой книжонке, а возможно, и каждый знак препинания попахивают махровым ревизионизмом.

– С Александром Александровичем я знаком довольно близко, – сказал Джон Рид. – Правда, наши общие интересы находятся скорее в сфере научной, чем в литературной. В основном они касаются проблем манипулирования человеческим сознанием.

– Ах, опять этот идеализм, – замахал руками Ленин. – Опять поповщина и филистерство!

– Не скажите. Направление в научном смысле весьма плодотворное. Да и практическая его реализация обещает принести интереснейшие результаты. Людей больше не придется убеждать речами и прокламациями. Пропагандистов и агитаторов заменят химические вещества и особые радиосигналы. Откушают люди специально приготовленного супчика, прослушают записанную на фонографе простенькую мелодию – и сразу воспрянут духом. Или с тем же успехом впадут в глубочайшую депрессию. В зависимости, так сказать, от запросов текущего момента… Что касается упомянутого мной Николая Эрдмана, то никакой он не ревизионист, а нормальный пролетарский драматург, хотя и весьма талантливый. Вот из-за этого своего таланта он и хлебнул горя.

– Затравили буржуазные прихвостни? – поинтересовался Ленин.

– Нет, засадили в кутузку собственные братья – пролетарии. Впрочем, это случится еще не скоро… А сейчас давайте прощаться. Весьма спешу. Нынче же по неотложным делам отбываю на юг. Не забывайте о моих поручениях – грибы и деньги. Деньги и грибы.

Ясным августовским днем, отягощенным всеми недостатками, присущими южному лету, как-то: жарой, духотой, пылью и мухами, – от перрона одесского вокзала отправлялся пассажирский состав, сплошь представленный вагонами первого класса.

По некоторым приметам, очевидным для каждого знающего человека, состав можно было назвать литерным, то есть особо важным, идущим вне всякого графика, однако в расписании он значился как вполне обычный поезд Одесса – Санкт-Петербург (железнодорожное ведомство, известное своим консерватизмом, не очень-то спешило с заменой названия недавно переименованной российской столицы – авось все вскорости вернется на круги своя).

И тем не менее состав был особенным. Крикливые мешочницы, бравшие штурмом даже бронепоезда, не смели и приблизиться к нему. Никто не совал в окна вагонов вареную кукурузу, копченых бычков, пироги с капустой и бутыли с молодым вином. Городская милиция, с недавних пор заменившая старорежимных жандармов, держалась в тени, а проще говоря, боялась высунуть нос на перрон. Кондукторы стояли у своих вагонов навытяжку, как гвардейцы, и билеты у прибывающих пассажиров проверять даже не пытались.

Надо сказать, что и сами пассажиры, собиравшиеся посетить революционную столицу, выглядели не совсем обычно. Все они как на подбор были мужчинами отменного здоровья и цветущего возраста, разодетыми в клетчатые пиджаки, малиновые жилеты, желтые штиблеты и щегольские канотье. Для Одессы подобная публика была не в редкость, но никогда прежде она не собиралась такой толпой в одном месте да еще средь бела дня. По крайней мере, аналогичного случая в памяти старожилов не сохранилось.

Багаж эти пассажиры имели при себе самый минимальный – так, выпить-закусить на первое время, – но их шикарные пиджачки подозрительно топорщились в самых неподходящих местах. А что поделаешь – времена изменились, и даже невзыскательные портовые гопники спешно меняли браунинги на маузеры.

Поездку в Петроград, названную в бульварной прессе «познавательной и ознакомительной экскурсией, призванной повысить культурный уровень одесских граждан», хлопцы с Пересыпи и Молдаванки воспринимали как очередное развлечение, из сплошной череды которых и состояла вся их жизнь, не обещавшая быть излишне долгой.

Перед державной столицей, где, правда, вместо царя нынче правил какой-то повсеместно проклинаемый Сашка Керенский, они не испытывали никакого ложного пиетета – щелкали себе семечки, безбожно дымили контрабандными сигаретами, ржали, как жеребцы, и не стеснялись в соленых выражениях. Надо полагать, что точно так же они собирались вести себя и на Невском проспекте.

В просторном комфортабельном купе, предназначенном исключительно для особ императорской фамилии и зарубежных послов, расположился король местного преступного мира Мишка Винницкий, больше известный под кличкой Япончик. Компанию ему составлял знаменитый американский журналист Джон Рид, за последние годы не пропустивший ни одной вооруженной заварухи и недавно публично заявивший, что намеревается написать книгу под названием «Десять налетов, которые потрясли Одессу». Консультировать маститого автора взялся сам Япончик, и, похоже, небескорыстно.