— Пять! — чуть ли не простонал Терстон Маршалл.

— Ага! — радостно воскликнул Сэм. — Но я бы никогда не увез все пять. Старею, знаете ли.

— Вы не могли найти легковушку или пикап? — спросила Лисса Джеймисон.

— Мэм, меня лишили водительского удостоверения семь лет назад. Может, и восемь. Слишком много нарушений правил дорожного движения. Если бы я сел за руль чего-то большего, чем карт, и меня остановили, то отправили бы в тюрьму, а ключ выбросили.

Барби подумал, а не указать ли Сэму на фундаментальную ошибку в его рассуждениях, но решил не напрягаться: и без этого каждый вдох давался с трудом.

— Короче, я решил, что на этом маленьком красном возке не смогу увезти больше четырех баллонов, и начал прикладываться к первому, не пройдя и четверти мили. Вы понимаете почему?

— Ты знал, что мы здесь? — спросила Джекки Уэттингтон.

— Нет. Блэк-Ридж — самая высокая точка города, вот и все, и я знал, что воздуха в баллонах на всю жизнь не хватит. Я понятия не имел, что вы здесь, и я ничего не знал о вентиляторах. Просто больше идти было некуда.

— Почему тебе потребовалось так много времени, чтобы до нас добраться? — спросил Пит Фримен.

— Со мной произошло что-то странное. Я поднимался по дороге — вы знаете, Блэк-Ридж-роуд, перебрался через мост… все еще пользовался первым баллоном, хотя становилось все жарче, и… представьте себе! Вы видели дохлого медведя? Того самого, который вроде бы вышиб себе мозги о телеграфный столб?

— Мы видели, — кивнул Расти. — Позволь продолжить. После того как ты миновал медведя, у тебя закружилась голова и ты потерял сознание.

— Откуда ты знаешь?

— Мы приехали тем же путем, и там действует какая-то сила. Сильнее всего на детей и стариков.

— Я — не старик. — Голос Сэма звучал обиженно. — Просто начал рано седеть, как моя мать.

— Как долго вы пролежали без сознания? — спросил Барби.

— Часов у меня нет, но уже стемнело, когда я двинулся дальше, — следовательно, достаточно долго. В какой-то момент я очнулся потому, что не мог дышать, переключился на новый баллон и снова отключился. Безумие, да? И какие я видел сны! Яркие, словно наяву! Окончательно я проснулся, когда уже стемнело, и я переключился на новый баллон. Труда это не составило, потому что окружала меня не темнота. По идее я не мог углядеть ни зги со всей этой копотью, осевшей на Купол, но впереди, там, куда я шел, светилась яркая полоса. Днем ее не увидеть, а ночью она напоминает миллиард светляков.

— Пояс свечения, так мы ее называем, — вставил Джо. Он, Норри и Бенни держались вместе. Бенни кашлянул в руку.

— Хорошее название, — одобрил Сэм. — К тому времени я уже понимал, что наверху кто-то есть, потому что слышал эти вентиляторы и видел огни. — Он мотнул головой в направлении военного лагеря, находившегося по другую сторону Купола. — Не знал, удастся ли мне добраться туда до того, как закончится воздух — подъем отнимал много сил, и дышать приходилось чаще, — но добрался. — Он с любопытством посмотрел на Кокса: — Эй, полковник Клинк! Я вижу ваше дыхание. Вам бы лучше накинуть пальто или пойти туда, где тепло. — Он рассмеялся, продемонстрировав несколько оставшихся зубов.

— Я — Кокс, а не Клинк, и мне не холодно.

— Что вам снилось, Сэм? — спросила Джулия.

— Странно, что спросили именно вы, ведь из всего, что мне снилось, я помню только один сон, и он о вас. Вы лежали на эстраде посреди городской площади и плакали.

Джулия сильно сжала руку Барби, но ее глаза не покидали лица Сэма.

— Почему вы решили, что это я?

— Потому что на вас лежали газеты, номера «Демократа». Вы прижимали их к себе, будто одежды на вас не было. Уж извините, но вы сами спросили. Думаю, это самый странный сон, о котором вы слышали, да?

Трижды пикнула рация. Кокс снял ее с пояса:

— Что такое? Говорите быстрее, я занят.

Они все услышали голос собеседника Кокса:

— Полковник, мы нашли выжившего на южной стороне. Повторяю: мы нашли выжившего.

Когда солнце поднялось утром двадцать восьмого октября, последний член семьи Динсморов мог сказать о себе только одно — он выжил. Олли лежал, прижавшись всем телом к Куполу и вдыхая воздух, который вентиляторы проталкивали сквозь теперь уже видимую преграду, и его только-только хватало, чтобы остаться в живых.

Он едва успел расчистить достаточную часть поверхности со своей стороны Купола, как закончился кислород в баллоне. Том баллоне, который остался на полу, когда он полез под груду картофеля. Он помнил, что задался вопросом: а не взорвется ли баллон? Не взорвался, и этим очень помог Оливеру Г. Динсмору. Если б взорвался, он бы лежал сейчас под картофельным погребальным холмом из «рассета» и «длинного белого».

Олли встал на колени у Купола, начал сдирать черные наслоения, отдавая себе отчет, что часть этих наслоений — все, что осталось от людей. Олли не мог не заметить, что руки то и дело колют кусочки костей. Если бы не рядовой Эймс, который постоянно уговаривал его продолжить начатое, наверное, он бы сдался. Но Эймс твердил: не сдавайся, ковбойчик, отдирай, отдирай. Отдирай, черт побери, все это дерьмо, ты должен это сделать, чтобы вентиляторы смогли протолкнуть к тебе воздух.

Олли думал, что он не сдался только по одной причине: Эймс еще не знал его имени. Олли сжился с тем, что в школе его называли говноедом и говнодойщиком, но поклялся не умирать до тех пор, пока этот балбес из Южной Каролины зовет его дурацким прозвищем «ковбойчик».

Вентиляторы с ревом закрутились, и Олли почувствовал, как слабенький ветерок начал обдувать его разгоряченную кожу. Он сорвал маску с лица и приник носом и ртом к поверхности Купола. Потом, хватая ртом воздух и выплевывая сажу, продолжил очищать все, что налипло на Купол с его стороны. Теперь он видел Эймса, который стоял на четвереньках, склонив голову, словно человек, пытающийся заглянуть в мышиную норку.

— Ну вот! — прокричал он. — Сейчас подвезут еще два вентилятора. Не сдавайся, ковбойчик! Не сдавайся!

— Олли, — выдохнул подросток.

— Что?..

— Имя… Олли. Перестань называть меня… ковбойчиком.

— Теперь я буду звать тебя Олли до Судного дня, если ты будешь расчищать зону, через которую вентиляторы гонят воздух.

Легким Олли каким-то образом удавалось вдыхать достаточное количество воздуха, просачивающегося сквозь Купол, чтобы мальчик оставался живым и в сознании. Он наблюдал, как мир становится светлее через дыру в саже. Свет, конечно, помогал, но у него щемило сердце, когда он видел, что заря уже вовсе и не розовая, если смотреть на нее сквозь пленку грязи, оставшуюся на Куполе. Но свет радовал, потому здесь все оставалось черным, и выжженным, и суровым, и молчаливым.